Макс Фрай - Первая линия. Рассказы и истории разных лет [litres]

Книга публикуется в авторской редакции.

© Макс Фрай, текст

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Поэт подобен шаману, который сдуру бьет в бубен и идет в Нижний мир.

– Вау! – говорит поэт. – Нифигассе, я в Нижнем мире!

– Вау! – говорят хором обитатели Нижнего мира. – Это кто такой красивый к нам пришел?

– Эй вы там! – Верхний мир стучит им в потолок. – Чего расшумелись?

– Просыпайся! – говорят ему обитатели Нижнего мира. – Тут такие дела творятся!

И Верхний мир просыпается, и от этого случаются всякие удивительные вещи, о которых виновник (шаман, то есть поэт), вполне возможно, не узнает никогда. А может, и узнает. Всяко бывает.

Прозаик же подобен знахарю, у которого в доме трое больных и только что приволокли четвертого. Он собирает травы и варит зелья. Кому-то что-то отрезает, кому-то, напротив, пришивает. Потом тоже берет бубен и идет в Нижний мир, у него там дела. Ему нужно поймать там болезни своих пациентов, построить их по росту и призвать к порядку. Возможно, даже выпороть.

– А, – говорят ему обитатели Нижнего мира, – это опять ты. Как дела?

– Да так как-то потихоньку, – отмахивается знахарь. – А где тут у вас болезнь гражданина N прячется?

– Как будто сам не знаешь. Где обычно.

И обитатели Нижнего мира расходятся по своим делам.

Знахарь тем временем делает свое дело и возвращается домой, в Верхний мир. Там у него кипит котел с лекарством и принесли пятого больного. Второй больной меж тем все-таки помер, зато первый, третий и четвертый пошли на поправку. Знахарь мрачно глядит на пятого больного, с хрустом зевает, берет бубен и снова идет в Нижний мир. А как еще.

Потом, когда он вернется, у его порога будет рыдать семья покойного, зато родственники других пациентов принесут подарки и будут говорить всякие приятные вещи. Знахарь подарки берет, а слов почти не слышит. Он наконец сообразил, в чем была ошибка при работе со вторым пациентом. Это хорошо. Может быть, удастся ее не повторить. Знахарь хочет спать, но в котле булькает зелье, его надо караулить еще полтора часа. Знахарь берет бубен и бьет им себя по голове, чтобы отогнать сон.

Вот примерно такая разница.

Короткие тексты такого рода стали появляться у меня в начале 2004 года; в подобных случаях, я знаю, принято говорить, что поначалу они, дескать, предназначались для развлечения небольшой группы друзей, а потом неожиданно оказались гораздо более масштабным и глубоким явлением.

Однако я при всем желании не могу воспользоваться этой традиционной заготовкой. Потому что ни для чего этакого, в том числе, для тихого умеренно интеллектуального веселья в узком кругу тексты не предназначались, а просто были написаны. Без всякой, стало быть, дополнительной цели. Так получилось.

С другой стороны, у меня вовсе нет уверенности, что тексты эти оказались именно что «масштабным явлением». Чем они определенно стали, так это чрезвычайно удобным способом коротко, глубоко и пронзительно говорить о некоторых важных вещах. И о некоторых не очень важных – тоже.

…Понятно, что сам метод – рассказывать новые истории, опираясь на уже существующий и (по крайней мере, теоретически) массово опознаваемый культурный контекст – существовал задолго до меня. Мне принадлежит только название «мифоложки» – столь же легкомысленное и одновременно точное, как лучшие образцы жанра.

Проследив по собственным записям процесс возникновения этого термина, не без удивления обнаруживаю, что первоначально было придумано слово «мифоложь» («миф» + «ложь», конструкция совершенно прозрачная, но при этом неточная, поскольку искажения мифа в процессе авторской работы над ним вряд ли следует считать именно «ложью»). Вероятно, именно поэтому термин просуществовал в таком виде всего несколько дней, а потом ему на смену пришло название «мифоложка», в фундаменте которого лежат и ерническое «мифоложство» (по аналогии с «мужеложством», «скотоложством»), и нежное уменьшительно-ласкательное от «мифология», и все та же изначальная «ложь», куда от нее денешься.

На мой взгляд, подобная постмодернистская игра с мифами и другими общеизвестными сюжетами имеет смысл только в том случае, когда по ходу дела мы обнаруживаем в нем тайный потенциал (явный-то был реализован в процессе рождения мифа/сюжета) и обрабатываем так, чтобы созидательная мощь многократно возросла.

Если на это нет силы и умения, то лучше отойти и ничего не трогать.

Потому что из любого сюжета можно вырастить новую Вселенную, и при таком раскладе выращивать что-то меньшее глупо, хотя искушение бывает почти непреодолимо, особенно когда речь заходит о великих мифах. Всех так и тянет уменьшить их, приручить, приспособить к своим маленьким уютным человечьим нуждам. Это понятно и даже вызывает сочувствие, но нельзя не осознавать, что вырастить меньше, чем уже было выращено, – натуральное вредительство.

С другой стороны, имея в руках зерно (то есть осознав миф/сюжет живым, способным к проращиванию зерном), не попробовать его прорастить – значит сгноить посевной материал. Поэтому лучше все-таки пробовать – тем, кто понимает, что делает.

Поэтому мифоложки так притягательны – это ж натурально как горох проращивать. Только что были скучные зерна, и вдруг откуда ни возьмись тугие зеленые хвостики, завтра они, может быть, увянут, а может, и нет, мы еще не знаем. И пока мы не знаем, с нами происходит интересное .

А самое интересное происходит с тем, кому удается вырастить свой горох до неба, потому что тогда наш огородник станет Джеком-в-Стране-Чудес, и это само по себе такая высокая награда, что иных не понадобится.

Крестьянину нужно перевезти через реку волка, козу и капусту. Но лодка такова, что в ней может поместиться только крестьянин, а с ним или один волк, или одна коза, или одна капуста. Но если оставить волка с козой, то волк съест козу, а если оставить козу с капустой, то коза съест капусту. Как перевез свой груз крестьянин?

Ясно, что приходится начать с козы. Крестьянин, перевезши козу, возвращается и берет капусту, которую перевозит на другой берег, где и оставляет, а козу забирает и везет обратно. Здесь он оставляет ее и перевозит волка. Затем, возвратившись, он перевозит козу, и переправа оканчивается благополучно.

Кроме меня на берегу была еда, свежая и благоуханная. И был зверь, который считал едой меня. Зверь вел себя спокойно, не нападал, не грозил, только косился солнечно-желтым глазом, источал запах желания, нежился предвкушением, так я сама смотрю на еду. Еще на берегу был человек. Он вынуждал зверя держаться на расстоянии от меня, а мне мешал приблизиться к еде.