Гауте Хейволл - Язык огня

Когда солнце зашло, сделали перерыв и вышли все вместе покурить на крыльцо, двое полицейских и он. Было все еще тепло и приятно, воздух чистый после коротких дождей, пролившихся в середине дня. На дороге почти никакого движения. Один из полицейских дал Дагу прикурить, тот наклонился, рукой заслонил пламя, глубоко вдохнул дым в легкие, а потом выпустил его через нос, прищуриваясь. Простояли так минут пять, а то и дольше. Обменялись парой слов. Курили. Полицейские, казалось, не допускали возможности, что он сорвется с места и скроется в густом лесу позади дома поселковой администрации. Они докурили, бросили окурки, тщательно втоптали их в щебенку носками туфель. И вернулись в дом продолжать допрос.

Примерно в половину восьмого вечера в новостях по центральному каналу прошла трехминутная информация о маленьком поселке Финсланн на самом юге Норвегии, в котором последние недели орудовал поджигатель. На экране сменяли друг друга спокойные пейзажи. Мирный лесной поселок, солнце, лето и вдруг — сгоревший дом в Ватнели, а вот дом с разбитым стеклом, это дом Андерса и Агнес в Сульосе, и тут же сарай Слёгедалей и Альфред, поливающий его водой из шланга.

Осознать это было невозможно.

Приблизительно в это же время Бьярне Слёгедаль спрятался в кустах напротив собственного дома в Нэрбё. Чтобы устроиться поудобнее, он сперва отложил винтовку в сторону, на густой вереск. Ружье было заряжено, и он заблаговременно научился ставить его на предохранитель и снимать с него. Солнце согревало верхушки деревьев, воздух кишмя кишел насекомыми, судорожно мечущимися на фоне неба. Он прихватил с собой книжку и теперь решил почитать, пока было еще светло. Однако сконцентрироваться на чтении не удавалось. Ситуация, в которой он оказался, казалась совершенно абсурдной. Он, органист из Домского собора Кристиансанна, окончивший консерваторию в Осло, Джуллиардскую музыкальную школу в Нью-Йорке и консерваторию в Гааге, с заряженной винтовкой прятался в кустах перед собственным домом. Он, который всего пару дней назад открывал Международный фестиваль церковной музыки в кафедральном соборе Кристиансанна вместе с самой Ингрид Бьюнер, исполнившей с сестрой божественную кантату Stabat mater Перголези в переполненном соборе, теперь сидел здесь и прислушивался невесть к чему. Прошлым вечером он сидел в соборе, а теперь вот здесь, в вереске и траве, не представляя, что произойдет дальше. Если вдруг возле дома возникнет кто-то неизвестный, что делать? Да, он должен трижды выстрелить в воздух. Трижды. А что если никто не услышит? Такую возможность как-то не обсудили. Сочли, что хоть кто-нибудь услышит выстрелы. Во всяком случае, пироман испугается и убежит. Таков план. И все это как-то очень маловероятно. Стало прохладнее, и он затянул потуже пояс на куртке. Иногда он поднимал голову, прислушивался. Звук? Ветка сломалась? Кто-то идет по дороге? Нет. Ничего. Он кидал взгляд на остатки сгоревшего сеновала. Дым из руин больше не поднимался, но вместо него в воздухе колыхались миллиарды комаров и мошек, лихорадочно пляшущих над сырым пеплом. Иногда мимо проезжал автомобиль, снижал скорость, чтобы дать сидящим внутри рассмотреть место пожара. Его никто не видел. Никто не знал, что он здесь сидит. Было уже одиннадцать, слишком темно для чтения. Приходилось напрягаться, чтобы рассмотреть руины на фоне потемневшего леса. Он осторожно поднял ружье и положил на колени.

Примерно в это время папа укладывал меня в кровать дома в Клевеланне. Я крепко спал после долгого и жаркого дня. Минуту он постоял, глядя на мое спокойное лицо, закрытые глаза, приоткрытые губы, и вышел на цыпочках, не закрывая до конца дверь. Он тихо поговорил с мамой на кухне, налил кофе в чашку, потом вышел на крыльцо и посидел там с дымящимся кофе и дедушкиным ружьем, вслушиваясь в звуки вечера.

Позже, когда темнота по-настоящему сгустилась, на цокольном этаже у Кнюта Карлсена проснулся и встал с постели Улав Ватнели. Он постоял немного возле постели Юханны. Сам он спал крепко и без сновидений. Не знал, правда, как долго, но помнил, что перед этим лежал и кричал. Но теперь голова была ясная и сам он на удивление спокоен. Казалось, он долго отсутствовал, побывал в каком-то ином мире, а теперь вернулся и взглянул на все другими глазами. Он надел брюки и одну из новых рубашек. Нашел новые блестящие башмаки, неразношенные и непривычные, надел кофту, натянул на голову кепку и тихо вышел. Снаружи дежурил полицейский, с которым он обменялся парой фраз. Затем он направился вниз, в сторону дома Одда Сивертсена. Отсюда стали видны остатки сгоревшего дома. Улав чувствовал себя чужим в этой новой одежде, никому не известным и вдобавок заблудившимся. Казалось, он сбился с пути, не помнил, где стоит дом, в котором он прожил последние тридцать пять лет. Осторожно, словно опасаясь разбудить кого-то, приближался он к пепелищу. Прошел еще немного, засунул руки глубоко в карманы и побрел вперед. Затем остановился и, стоя метрах в двадцати от того, что еще недавно было его домом, надолго застыл. Он смотрел не отводя глаз, будто не мог насмотреться. Смотрел. Смотрел. Смотрел. Он же сказал, что хочет посмотреть на то, что осталось от дома, хочет сделать это один, но он не думал, что придется делать это ночью. И, стоя в одиночестве, он ничего не ощущал. Внутри были одновременно пустота и ясность. Он сделал еще несколько шагов, и новые башмаки с жесткими подошвами зашуршали по щебенке. Он снова остановился и стал смотреть. Смотрел сквозь дом — вот гостиная, коридор, лестница и кухня. С осторожностью вышел в сад и приблизился к лестнице, засыпанной обуглившимися щепками, пеплом и осколками стекла. Здесь он присел. Долго сидел на крыльце своего дома, теперь уже воздушного дома. Ни о чем не думал. На траве блестела роса, туман висел над Ливанне, точно как в ночь пожара. Тут он заметил неясную фигуру. И сразу же понял, кто это. Он медленно и осторожно встал, стряхнул пепел и стеклянную пыль с брюк, а фигура тем временем переместилась в сад и приближалась к ветвям, оставшимся от недавно цветущей вишни. Улав был на нижней ступеньке лестницы, а фигура не подошла ближе. Они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Что они могли сказать друг другу? В последний раз они говорили друг с другом лет двадцать тому назад. Минуты через две-три фигура стала растворяться в темноте, а потом слилась с ночью. Улав постоял еще несколько минут, подождал, но ничего не случилось. Тогда он направился к дровяному сараю. Тот почти не пострадал. Он открыл дверь и вошел. Внутри было влажно и сыро от вылитой на сарай воды. Земляной пол хлюпал под ногами, темнота была кромешная, как в желудке кита. Но он прекрасно ориентировался. И вот уже весело звякнул звонок велосипеда, когда он стал вытаскивать его из-за кучи мусора. Вытащил, выкатил. Велосипед был в полном порядке, разве что немножко поржавел и запылился и шины спущены. Он прислонил велосипед к стенке сарая, так он обычно стоял, пока Коре сидел за столом на кухне и делал уроки, а велосипед был готов в любой момент покатить с горки вниз в сторону Килена. Он попробовал звонок, и тот откликнулся чисто и звонко, как в былые времена. Если понадобится, подумал Улав, я могу прийти сюда и забрать его. И неважно, что шины проколоты. Потому что кому нужен воздух в шинах, когда он сам состоит из воздуха?