Стивен Уэстаби - Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

Инфекция в пальце ноги тоже началась с эмбола, когда от опухоли оторвался крохотный фрагмент и преодолел клапан. Следующий фрагмент отправился уже не вниз, а вверх – через сонную артерию в базилярную, а оттуда в ствол головного мозга. Самый опасный маршрут из всех, что может придумать наш встроенный навигатор.

Я много раз оперировал опухоли сердца, в том числе редкие. У Анны же была миксома – распространенное доброкачественное образование. Миксомы часто бывают хрупкими, как у Анны, из-за чего от них и отрываются фрагменты. Первым симптомом нередко становится инсульт, поэтому оперировать следует немедленно после обнаружения опухоли. К счастью, в большинстве случаев миксома не образуется повторно.

Позвали кардиолога. Осмотрев Анну, доктор Форфар принялся настаивать, чтобы я срочно удалил опухоль. История Анны меня тронула, особенно когда я увидел, как она, парализованная, лежит в кровати. Взгляд ее открытых глаз был абсолютно пуст – никаких движений, никакой реакции. Приложив к ее груди стетоскоп, я тут же услышал шумы в сердце из-за преграды в митральном клапане, а также характерные «хлопки» бьющейся о него миксомы. Неужели до меня никто не послушал сердце Анны? На том этапе мы ничего не могли сказать о том, каков прогноз с неврологической точки зрения. Мы стараемся не оперировать пациентов, недавно перенесших инсульт, поскольку антикоагулянты, вводимые для того, чтобы предотвратить образование тромбов в аппарате искусственного кровообращения, могут спровоцировать новое кровоизлияние в мозг. Однако, как я уже говорил, велик был риск того, что от опухоли отделится еще один фрагмент, на этот раз приведя к летальному исходу.

Решение должны были принять Дез с Дэвидом – муж и отец Анны. Хотят ли они, чтобы я провел операцию, несмотря на неблагоприятный прогноз? Из-за шока они долго не могли решить; к тому же Дэвид в свое время лишился жены, а теперь и его дочь настигла та же болезнь. Однако оба хотели, чтобы у Анны был хоть какой-то шанс на спасение. Они поинтересовались моим мнением. Я сказал, что, по-моему, терять нечего. Они дали добро, и Анну в тот же день доставили в операционную.

Сердце Анны было миниатюрным и бойким, оно энергично билось и снаружи выглядело совершенно нормально. Внутри, однако, в нем притаилась сухопутная мина, взведенная и готовая в любой миг рвануть. Крайне важно было не потревожить ее, чтобы хрупкие осколки не попали в кровоток, прежде чем мы наложим зажим на аорту.

Перво-наперво мы запустили аппарат искусственного кровообращения, чтобы помочь кровообращению и опорожнить сердце. Затем я пережал коронарные артерии, чтобы прекратить подачу крови в сердце, предварительно введя в него кардиоплегический раствор и тем самым остановив. Маленькое холодное сердце неподвижно лежало в грудной клетке, и я вскрыл правое предсердие. В кардиохирургии нет ничего сложного – или не должно быть.

Миксома крепилась с другой стороны стенки между левым и правым предсердиями, известной как перегородка предсердий. Самый безопасный способ разделаться с опухолью заключается в том, чтобы вырезать перегородку и определить, где находится основание опухоли. Плавающее в крови образование зачастую присоединяется к перегородке коротким отростком, а чтобы опухоль не выросла снова, нужно удалить ее полностью. Делать это лучше всего в два шага – сначала обрезать отросток и удалить хрупкую опухоль, не повредив ее, а затем срезать под корень ее основание. Именно так мы и поступили. Я гордо опустил опухоль в контейнер с формальдегидом, чтобы потом вручить на исследование патоморфологу, который проверит, не злокачественная ли она. Мне доводилось оперировать пациентов с доброкачественной миксомой, которая позднее опять отрастала, превратившись в злокачественную. Редко, но такое бывает.

Мы без проблем отключили сердце Анны от АИК и закрыли грудную клетку, оставив глубокие шрамы, но надежно защитив мозг от дальнейших повреждений. Сама по себе операция не представляла особой сложности. Но, поскольку все четыре конечности Анны были парализованы, мы не могли с уверенность сказать, хорошо ли она перенесла операцию. Она не реагировала на указания, и мы понятия не имели, в состоянии ли она дышать самостоятельно и кашлять. Лежачее положение без движения – верный путь к инфекции дыхательных путей и легочной эмболии из-за тромбоза вен в ногах.

Пришлось изрядно потрудиться, чтобы помочь Анне преодолеть все это. Нелегкая задача не только для нас, но и для физиотерапевтов, а также для семьи и друзей. Им объяснили, что надо разговаривать с Анной и ставить ей музыку, пусть она и не подает признаков жизни. Когда Дез надел ей на голову наушники и включил местное радио, она не отреагировала.

Поразительно, однако, то, что Анна прекрасно осознавала все происходящее вокруг нее. Когда действие наркоза прошло, она вновь смогла видеть и слышать, но по-прежнему не двигалась. Хуже того, она чувствовала боль, о которой не могла никому сказать. Любой внешний наблюдатель счел бы, что она в глубокой коме.

Однажды ночью, когда Анна, обильно потея, все так же лежала без движения, новая медсестра поменяла простыни на ее кровати. В порыве доброты она погладила девушку по голове, сказав: «Прости, но это все, что я могу для тебя сделать». Анна запаниковала, решив, будто эти жалостливые слова означают, что она умирает. В другой раз менее сердобольная сестра выпалила: «Выглядит как труп».

Иногда, когда человек обездвижен и не реагирует на внешние раздражители, он может испытывать боль, но не сможет сказать о ней. Нужно постоянно говорить с таким человеком, чтоб он знал, что за его жизнь борются.

Однажды две медсестры перестилали простыню на кровати Анны. Когда они переворачивали девушку с одного бока на другой, правая коленная чашечка сместилась (у Анны был привычный вывих), но никто, кроме нее, этого не заметил. Ее мучила невыносимая боль, но она была не в состоянии об этом сказать. В конце концов наблюдательный младший врач заметил странную асимметрию коленей и вправил вывих. Без обезболивающего.

Дез с Дэвидом приходили каждый вечер после работы, надеясь увидеть, что Анне стало лучше. Я проходил мимо ее кровати по нескольку раз в день, потому что палата интенсивной терапии расположена на пути между моим кабинетом и операционной. Сначала я думал, что у Анны необратимое повреждение мозга. Но я не нейрохирург, так что не мне было судить.

Вечером в понедельник, 5 сентября, дядя Анны пришел навестить ее. Как и другие посетители, он попытался с ней поговорить. Липкую ленту, которая закрывала ее веки, чтобы поверхность глазных яблок не пересохла, тогда уже сняли. Внезапно Анна открыла глаза, и ее дядя подпрыгнул от удивления. Он крикнул: «Она очнулась, она очнулась, Анна очнулась!» Обнаружилось также, что она может следить глазами за вертикальными движениями пальца. Анна перенесла инсульт неделей ранее, и с тех пор это был первый признак того, что она в сознании.