Стивен Уэстаби - Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

Она с ходу заявила мне:

– Я хочу сохранить ребенка.

Я ответил, что хочу того же. Теперь мы могли сотрудничать.

Так когда же я собирался ее оперировать? Я объяснил, что операция назначена на утро понедельника, после чего рассказал, какой клапан мы решили ей поставить, и подчеркнул, что для него не понадобятся антикоагулянты. Для дальнейшей беременности и родов это было крайне важно. Я добавил, что со временем клапан износится, и лет через пятнадцать, а то и меньше, его нужно будет заменить. Но Джулия не строила столь далеких планов. Сейчас ей хотелось поскорее со всем покончить и вернуться к нормальной жизни.

– А я могу уехать домой на выходные?

Ей нужно было все уладить перед операцией и предупредить начальника.

– Хорошо, только никакой верховой езды и никаких физических нагрузок – вообще никаких! Но вам придется еще немного задержаться, чтобы мы проверили вашу группу крови и с вами поговорил анестезиолог.

Оливер согласился, что отпустить Джулию домой на выходные – хорошая идея; нет никакого смысла настаивать на том, чтобы она осталась. Из анестезиологов в понедельник должна была работать Элейн, и я вызвал ее, чтобы объяснить ситуацию. Она появилась немедленно. Пока Элейн беседовала с Джулией, я отправился к перфузиологам, чтобы предупредить о предстоящей операции и дать им почитать кое-какую литературу. Я объяснил, чего от них хочу, и подчеркнул, что на кону две жизни.

Когда я увидел Джулию в семь утра в понедельник, она вела себя абсолютно спокойно. Она попросила меня не выкидывать деформированный клапан: тот был ее частью, и она хотела его сохранить. Вся семья пришла вместе с ней, чтобы морально поддержать: муж, сестра и пожилые родители. Я пообещал, что позже вернусь и поговорю с ними.

Под местной анестезией установили венозную и артериальную канюли для мониторинга. Мне очень не хотелось следить за сердцебиением плода. Мне уже доводилось это делать, и я постоянно волновался и отвлекался, когда пульс ребенка замедлялся, тем более что я ничего не мог изменить, ведь мы уже приняли все возможные меры предосторожности. Элейн внимательно следила за тем, чтобы давление и уровень кислорода не падали, пока она вводит Джулию в наркоз. Перед тем как доставить Джулию в операционную, мы проверили пульс плода. Он был в норме – 140 ударов в минуту, в два раза больше, чем у матери. В желудок через пищевод ввели эхо-датчик, чтобы получать максимально четкие изображения сердца. До последнего момента мы укрывали Джулию теплым одеялом, чтобы избежать пере-охлаждения. А потом разом его убрали. Небольшой животик напоминал операционной бригаде о том, что нельзя терять концентрацию.

Кожу пациентки протерли антисептическим раствором и накрыли тело голубыми хирургическими простынями – на виду осталась лишь узкая ложбинка между грудями. Мы закрепили на операционном столе электрокоагулятор, дефибриллятор и трубки АИК. Теперь мы были готовы начать.

Я разрезал скальпелем кожу – крови было больше, чем обычно, из-за усиленного кровообращения, – после чего электрокоагулятором прошелся по тонкому слою жировой ткани и добрался до кости. Настал черед пилы, которой я разрезал грудину посередине – вжик! От этого зрелища студентов-медиков выворачивает наизнанку, и они теряют сознание. Выступил костный мозг. И снова электрокоагулятор, чтобы разрезать остатки вилочковой железы, а затем и околосердечную сумку. Готовясь подключить АИК, Элейн ввела Джулии гепарин.

Мы установили канюли в аорту и правое предсердие, после чего запустили аппарат. Вентиляцию легких отключили, и кровь потекла по трубкам, но в виде исключения мы не охлаждали ее, а согревали теплообменным устройством, а также поддерживали высокую подачу насоса, чтобы лишний раз не расстраивать матку и плаценту. Пережав аорту, мы начали подавать в сердце кардиоплегический раствор, до тех пор пока оно не остановилось. Теперь сердце было вялым и холодным, зато в полной безопасности.

Я вскрыл аорту скальпелем и обнажил проблемный клапан. Его было не узнать. Как и показала эхокардиограмма, он напоминал вулкан с узким жерлом. Взяв другое лезвие с заостренным концом, я одним махом вырезал клапан и аккуратно поместил в бутыль с формалином – мой подарок Джулии. Затем двенадцатью отдельными стежками я пришил новый биологический клапан. Он был сконструирован из околосердечной сумки коровы и подвешен на пластиковый каркас. Я поставил его на место старого клапана – простая и распространенная операция, которая должна была помочь сразу двум пациентам. Пока что все складывалось хорошо.

Мы зашили аорту, убрали зажим, и в коронарные артерии потекла теплая кровь. Сердце ожило – сначала затрепетало из-за фибрилляции желудочков, после чего остановилось. Оно лежало неподвижно, пока я не ткнул его пальцем. В ответ оно сократилось и выбросило кровь. Я ткнул еще раз, и нормальный сердечный ритм восстановился. Новый сердечный клапан на эхокардиограмме прекрасно открывался и закрывался. Впервые за десятилетия путь из левого желудочка был широко открыт, и тысячи крошечных пузырьков воздуха устремились к игле. Спокойствие и размеренность – именно это нам и было нужно.

Мы остановили жизнь, а затем запустили ее снова, улучшив ее и взяв на себя тщательно взвешенный риск.

Я дал Элейн команду приступить к вентиляции легких, проверить газовый состав крови и подготовиться к отключению АИК. Ритмичными движениями она закачала воздух в трахею, сдувшиеся легкие наполнились воздухом и раскрылись – розовые и величавые. Они окружили сердце, как делали это всегда, изо дня в день.

На кардиомониторе появилась пульсовая волна – теперь регулярная и бойкая. Я же смотрел не на экран, а на само сердце, которое выталкивало из себя последние воздушные пузырьки. Они поднимались вверх, к правой коронарной артерии, которая оказалась закупорена скопившимся воздухом. Правый желудочек лишился кровоснабжения и временно расширился. Не беда. Мы увеличили подачу насоса и повысили давление, чтобы протолкнуть воздух. Правый желудочек снова сократился, и все встало на свои места.

Нужно было как можно скорее отсоединить АИК. Я сказал перфузиологу постепенно отключаться, чтобы сердце взяло кровообращение на себя. Аппарат работал всего сорок четыре минуты, и все это время мы поддерживали интенсивный кровоток и нормальную температуру, стараясь защитить матку с ее ценным грузом. Наконец я услышал: «АИК отключен». Мы убрали катетеры и нейтрализовали действие гепарина протамином.

Разрезы по-прежнему кровоточили, причем больше обычного. Мой мочевой пузырь и природная неугомонность дали о себе знать, и я решил, что лучше позволить Мохаммеду закончить все самому – прижечь кровоточащие ткани, установить дренажные трубки и электроды для кардиостимуляции, проследить, чтобы пациентке ничего не угрожало. Мы старались обойтись без переливания крови из-за его побочных эффектов, но недостаток эритроцитов нарушил бы снабжение организма кислородом; в итоге пришлось перелить ей две единицы донорской крови, а также свежезамороженную плазму с ее факторами свертываемости крови, после чего дополнительно ввести тромбоциты – липкие клетки, которые закупоривают мелкие повреждения сосудов. Спустя час, когда кровотечение остановили, Джулия была готова к переводу в палату интенсивной терапии.