Симона Бовуар - Зрелость

Слабости, которые я приписывала Шанталь, так сильно раздражали меня не столько потому, что я наблюдала их у Симоны Лабурден, сколько потому, что я сама была им подвержена: в течение двух или трех лет я не раз поддавалась искушению подтасовывать свою жизнь, чтобы приукрасить ее. В марсельском одиночестве я постепенно избавилась от этого недостатка, но все еще ставила его себе в упрек. Роман, который в «Гостье» пишет Франсуаза, вращается вокруг этой темы. Она меня занимала, и я с большим удовольствием разрабатывала ее. Между тем сегодня история Шанталь представляется мне простым упражнением: в каком-нибудь романе моя героиня могла бы играть второстепенную роль, в ней не было ничего значительного, что заставило бы следить за ее успехами и неудачами.

Я вновь попыталась воскресить Зазу, и на этот раз я вплотную подошла к истине; Анна Виньон была девушкой двадцати лет, она испытывала те же муки и те же сомнения, что и Заза. Тем не менее я не сумела сделать ее историю убедительной. Мне неплохо удалась длинная молитва мадам Виньон, открывавшая рассказ, там отражались и ее правда, и ее обманы. Но во второй части я допустила ошибку; мне хотелось, чтобы вокруг Анны все были виновны; в ее подруги я определила Шанталь, подстрекавшую ее к бунту без истинной убежденности и не делавшую необходимого усилия, чтобы вывести девушку из одиночества; она ограничивалась тем, что играла некую роль. В ее точке зрения на драму ощущалась ее собственная посредственность. И, не отдавая себе в этом отчета, я принижала Анну, вообразив, что она жалует своим доверием кого-то, кто так мало его заслуживает. Развязка видится глазами Паскаля, которого Анна любила, как Заза любила Праделя, и тоже не слишком счастливо. Персонаж молодого человека был не то чтобы неудавшимся, но ему не хватало жизненности. Портрет Анны у меня получился более правдивый и более привлекательный, чем в предыдущих версиях, и все-таки не верилось ни в глубину ее несчастья, ни в ее смерть. Возможно, единственным способом убедить в них читателя было рассказать об этом со всей искренностью. Уже написав роман «Мандарины», я еще раз попыталась воплотить в длинном повествовании трагический конец Зазы: я приобрела мастерство, но все же мне это не удалось.

Книга заканчивалась сатирой на мою юность. Маргерит я наделила своим детством в школе Дезир и религиозным кризисом своего отрочества, затем она попадала в сети чудес, глаза ее раскрывались, она напрочь отбрасывала тайны, миражи и мифы, решив смотреть миру в лицо.

Этот рассказ был самым лучшим; сочувствуя героине, я написала его от первого лица, в живом стиле. Особенно мне удалась автобиографическая глава; приключение, которое обращало героиню к истине, было малоубедительным.

Кроме недостатков, свойственных каждому периоду, грешило само построение книги: это был не сборник новелл и не роман. Чересчур явственно проступали поучительные и сатирические намерения. И на этот раз я опять сумела не скомпрометировать себя; я фигурировала лишь в прошлом, на очень большом расстоянии от самой себя. Я не наделила теплом своей жизни эти истории, где анемичные героини двигались в безликом мире. И все-таки, по мере того как я их писала, Сартр одобрял многие пассажи. В течение двух лет, которые я потратила на сочинение новелл, я надеялась, что какой-нибудь издатель примет их.

За лето произошли важные события. Декреты-законы, изданные правительством Лаваля, вызвали сильное противодействие; мятежи разразились в большинстве больших портов: Бресте, Шербуре, Лорьяне; в Гавре и Тулоне силами порядка были убиты рабочие; в конце концов трудящимся пришлось подчиниться. Однако это поражение не сокрушило их надежды. Похороны Барбюса послужили предлогом для манифестации, почти столь же впечатляющей, как манифестация 14 июля. Стремясь помочь Народному фронту уточнить и обнародовать свои идеологические позиции, писатели — Шамсон, Андре Виолис, Геенно — только что основали новый еженедельник «Вандреди». Правые, как никогда, решительно объединялись против «негодяев»; ширилась вербовка в организацию «Огненные кресты». За пределами границ они искали поддержки итальянского фашизма. Поскольку Муссолини, отвергая всех третейских судей, готовился напасть на Негуса, Лига Наций проголосовала за санкции против него, и Лондон решил выполнить их, когда итальянские войска перешли эфиопскую границу. 4 октября шестьдесят четыре французских интеллектуала опубликовали в номере «Тан» манифест «В защиту Запада», направленный против санкций; в тот же день дуче подверг бомбардировке гражданское население Адуи. Интеллектуалы-антифашисты выразили протест, среди них были и католики; журнал «Эспри» под руководством Эмманюэля Мунье сблизил свои позиции с «Коммюн». Мы считали смехотворным символический бойкот, которого придерживались некоторые левые писатели, запретившие, например, себе пить чинзано; однако мы с отвращением наблюдали за маневрами Лаваля: лукаво ратуя за «медленные санкции», он делал Францию сообщницей жестокостей, совершенных в Абиссинии итальянскими летчиками, которые, распоясавшись, истребляли женщин и детей. К счастью, мы рассчитывали на скорую перемену французской политики. Конгрессы, митинги, шествия; «Народное единство» укреплялось день ото дня; в яростных столкновениях между левыми активистами и правыми последнее слово всегда оставалось за левыми. Не оставляла сомнения близкая победа Народного фронта на выборах. «Денежная стена» будет опрокинута, «финансовые группировки» будут сломлены. Две сотни семей лишатся своей власти. Требования рабочих восторжествуют, и они добьются национализации большого числа предприятий. Это откроет дорогу в будущее. При таких радужных перспективах начался новый учебный год. В первом триместре разворачивался процесс усташей, и началось следствие по делу Ставиского. Обнаружили останки маленькой Николь Мареско, предполагаемый убийца которой вот уже год томился в тюрьме; и все это время тьма искателей подземных родников безуспешно шарили своими орешниковыми прутиками по всей округе Шомона: аббат Ламбер сделал модной эту игру, и множество людей принимали ее всерьез. Бастер Китон, всегда серьезный и столько раз заставлявший смеяться нас, сошел с ума. Чета Жолио-Кюри получила Нобелевскую премию за открытие искусственной радиоактивности. В газетах много писали о новых рабочих нормах, установленных на заводах СССР неким Стахановым.

Сартр объявил, что он вылечился, нашу частную жизнь ничто не омрачало. Я покинула гостиницу «Ларошфуко», чтобы поселиться в гостинице «Пти Мутон», которую мне посоветовала Ольга: там прежде проживали ее польские приятели, и она находила ее прелестной. Мне гостиница тоже понравилась; она располагалась на улочке, выходившей на улицу Республики, это был старый трехэтажный дом в нормандском стиле с декоративными балками и множеством маленьких окошек; он был разделен на два крыла галереей, где жила владелица, и в каждом крыле была своя дверь, своя лестница. Справа находились комнаты для свиданий, слева жили пансионеры, по большей части молодые пары, так что по ночам коридоры полнились вздохами. Я поселилась рядом с аджюданом [60] Старший унтер-офицер французской армии. ( Прим. перев. ) , который каждый вечер избивал свою жену, прежде чем заняться с ней любовью. Кресла и стол в моей комнате были шаткими, но мне нравилась немного засаленная веселость постельного покрывала, обоев, занавесок. Нередко я ужинала у себя в номере куском ветчины и в первые ночи сквозь сон слышала необычное снование и шорох: это мыши таскали по полу просаленную бумагу, которую я выбрасывала в корзинку; мне случалось ощущать их лапки на своем лице. Хозяйка, толстая сводница с ощетинившейся завитками головой, носила розовые хлопчатобумажные чулки. Марко, получив назначение в Руан, поселился в «Пти Мутон» в самом бардачном крыле. Он донимал хозяйку чудовищными комплиментами ради удовольствия видеть ее жеманство; с ее огромной овчаркой он играл в мяч у входа в гостиницу.