Кейт Аткинсон - Витающие в облаках

Марта подавила зевок.

— Значит, она всеведуща? — спросила Давина. — Но ведь всеведущими бывают только рассказчики. А она не рассказчик. Наоборот.

Что может быть противоположно рассказчику? Рассказываемое. Рассказуемое. Рассказуй? Рассказуи и рассказуйки. Похоже на название птиц. «Рассказуйки бегали у кромки воды».

— Эффи! — сказала Марта. — Вы хотите с нами чем-нибудь поделиться?

— Н-нет.

— А как поживает ваша работа?

— Она сейчас в несколько проблемной стадии… Мне нужно еще поработать над метаструктурой…

Марта подняла бровь, превратив ее в идеальную дугу, и подарила мне взгляд, полный жалости:

— И все же попробуйте.

Я вздохнула и принялась читать.

— О чем задумались, мадам Астарти? — произнес у нее за спиной низкий голос.

— Ах, Джек, если бы мне давали по пенни за каждую мысль, я сегодня разбогатела бы!

— Пройдемся по набережной? — Джек предложил ей руку.

— О Джек, вы такой джентльмен, — оценила мадам Астарти его галантность.

И впрямь, Джентльмен Джек было прозвище, которое носил Джек Баклан в бытность свою сотрудником лондонской полиции. Получил он это прозвище за хорошие манеры, но не любил, когда его так называли — очень уж похоже было на кличку какого-нибудь короля преступного мира. А Джек Баклан был одним из честнейших и неподкупнейших сотрудников полиции. Джек и мадам Астарти были знакомы уже очень давно, еще с Шеффилда. На пути к званию главного инспектора Джек несколько раз удачно воспользовался помощью мадам Астарти, хотя и не любил в этом признаваться.

— Погода неподходящая для убийства, — вздохнул Джек Баклан, вытирая лоб.

— Убийства? — резко переспросила мадам Астарти.

— Женщина, которую нашли в море. Я только что получил заключение патологоанатома. Тело, конечно, уже начало разлагаться — тела в море долго не держатся, особенно в такую погоду. Мороженое?

Мадам Астарти растерялась. Женщину убили мороженым?

Джек Баклан остановился так внезапно, что мадам Астарти, у которой тормозной путь был довольно длинный, врезалась в него.

— «Макарони»! — воскликнул Джек. — Лучшие шарики на всем севере!

Они стояли на набережной у входа в большое кафе-мороженое «Макарони» — головное заведение сети. Джек распахнул дверь и жестом пригласил мадам Астарти за столик у окна. Появилась пышнотелая официантка и тепло улыбнулась Джеку.

— Здравствуй, Дейрдре, — сказал он. — Мы, пожалуй, возьмем две порции на пять шариков каждая, чтобы у нас шарики не зашли за ролики.

Дейрдре засмеялась (мадам Астарти подумала, что очень уж она долго смеется над такой слабенькой шуткой).

— Как ее убили? — жадно спросила мадам Астарти, вонзая вафлю в форме веера прямо в сердце своего десерта.

— Трудно сказать наверняка, — Джек Баклан нахмурился, — но похоже, что задушили.

— Может быть, это преступление страсти, — задумчиво сказала мадам Астарти.

— Ну, — сказал Джек, — вы же знаете, что лягушка…

…Лягушка большая, зеленая и прохладная на ощупь.

— Это не лягушка, — говорит Нора, — это жаба.

Она гладит ее, словно торговка жабами, и осторожно целует в макушку — жаба переносит это оскорбление молча. Нора кладет жабу на пол, и та несколько секунд созерцает ее снизу вверх, словно поклоняясь ей, а потом неторопливо упрыгивает через дверь на улицу.

— Мне надо собрать крапивы на суп, — говорит Нора.

— Сейчас зима, крапива не растет.

— Ну хорошо, значит, что-нибудь другое собрать, — туманно говорит она. Она не хочет рассказывать мне свою историю. Я знаю почему. Ее история весьма неблаговидна.

— Я бы на вашем месте серьезно задумалась, не пойти ли на секретарские курсы, — сказала мне Марта. — Так вы хотя бы работу сможете найти, когда останетесь без диплома.

Если бы она была не она, а я, она не говорила бы таких неприятных вещей.

Дженис Рэнд продекламировала стихотворение — что-то про неба высоту и такую красоту, и никто из нас не смог придумать, что сказать по этому поводу.

— Робин? — вздохнула Марта.

— Ну хорошо, — сказал Робин. — Я переработал одну сцену из «Пожизненного срока». Мне в ней кое-что не нравилось. Я буду читать за всех персонажей подряд, годится? Или кто-нибудь хочет читать со мной по ролям? Нет? Ну ладно. Это сцена, где Дод, Джед и Кенни обсуждают, прав ли был Рик, когда так поступил.

Робин набрал воздуха в грудь и закрыл глаза. Воцарилась долгая пауза, а потом он внезапно начал читать:

ДОД. Да, но я хочу сказать…

ДЖЕД. Слушай, нет смысла.

ДОД. Я хочу сказать…

ДЖЕД. Все равно уже все. Все кончено, просто мы об этом еще не знаем.

ДОД. Если бы я хоть на минуту поверил, что ты…

ДЖЕД. Да.

ДОД. Я хочу сказать, что…

КЕННИ. Это все бессмысленно. Без смысла. Бес смысла. Что толку.

ДОД. Но вы понимаете, о чем я говорю? (Переходит на крик.) Вы понимаете, что я хочу сказать?

И так далее (ad infinitum, ad nauseam) , пока слушатели не скончаются один за другим, замученные тысячью мелких слов.

— А что сделал Рик? — не поняла Андреа, но ответ Робина утонул в коллективном стоне тех, кто не хотел, чтобы им об этом напоминали.

Кара энергично похлопала Протея по спине, и он с готовностью рыгнул. Она развернула его и приложила ко второй груди. На улице кто-то пел «Ты скажи мне, где цветы?», фальшивя и аккомпанируя себе двумя аккордами на акустической гитаре.

Я стала искать в карманах носовой платок — у меня чуть кружилась голова, и я решила, что собираюсь слечь с простудой, — но пальцы наткнулись на скомканную бумажку. Я расправила ее на столике-полочке, и оказалось, что это страница из «Расширения призмы Дж.», на которой Дж. падает с лестницы. Жаль, что я не нашла ее раньше, — можно было бы показать Марте и притвориться, что это я написала. Думаю, Марте нравится именно такая проза.

— Вы не могли бы уделять чуть больше внимания тому, что происходит на занятии? — сказала Марта, и я скомкала страницу и снова сунула ее в карман.

— И наконец, Кевин! — Она неохотно обратила взор на нашего фантаста. — Какие новости из Эдраконии?

Поначалу Марта пыталась убедить Кевина, что его magnum opus [59] Главный труд (лат.) . не подходит в качестве «творческого диплома», и даже однажды пригрозила не засчитать ему работу, если он не перестанет писать «этот мусор». Но в конце концов она смирилась с существованием Эдраконии. На Кевина хотя бы можно было положиться — он действительно что-то писал каждую неделю (в отличие от многих из нас). Кроме того, при виде его заискивающего лица, в котором было что-то бычье, его почему-то становилось ужасно жалко, и у Марты, видимо, не поднялась рука лишить Кевина единственной радости в жизни.

Кевин читал с акцентом, напоминающим Бенни Хилла:

— Герцог Тар-Винт и его верный оруженосец Ларт, сам благородной крови, ибо его мать, Мартинелла, была дочерью Си-Джагдара…