Кейт Аткинсон - Витающие в облаках

— Я на минутку.

Из пелены снега выдвинулась машина и, бесшумно скользя, остановилась рядом с «хорнетом», но из нее никто не вышел, а из-за снега я не видела, кто сидит внутри.

Я уже задремывала, когда Фердинанд вышел из лавки, но не успел он сделать и шага по заснеженному тротуару, как из соседней машины выскочили двое мужчин и набросились на него. Один сказал ему что-то (я не разобрала слов), а второй тут же ударил его в живот. Фердинанд сложился пополам от боли и упал на колени. Я открыла дверь машины, хотя сама не знала, что могу сделать, — эти люди явно были не из тех, кто устыдится вежливого женского упрека. Но только я сделала движение, чтобы вылезти, как один из этих двоих с силой захлопнул дверцу машины. Стекло ударило меня по лбу, и я почувствовала, как там образуется синяк.

Человек наклонился так, что его лицо почти прижалось к стеклу. Он ухмыльнулся, показывая гнилые кривые зубы, и вдруг выхватил нож — огромный, охотничий, таким и медведя можно свалить; кривой, как ятаган. Зазубрины сверкали в свете фонаря. Владелец ножа зловеще постучал им по стеклу, не переставая ухмыляться, как бандит из сказки. Смысл был ясен и без слов.

Двое рывком подняли Фердинанда на ноги, заломили ему руки за спину, впихнули в свою машину и укатили в вихре снега; машина, скользя, свернула за угол на Милнбэнк-роуд и исчезла из виду.

События приняли дурной оборот. Я посидела, ожидая, пока перестанет бешено колотиться сердце — я боялась, что оно вообще не выдержит. Я не знала, что делать дальше. Первое, что пришло в голову, — это заявить о нападении в полицию, но пешком я в такую погоду далеко не уйду и, уж конечно, не доберусь до полицейского участка на Белл-стрит — замерзну по дороге. На машине я, скорее всего, тоже не доеду — мир вокруг уже окончательно побелел, и к тому же я не сидела за рулем с тех самых пор, как училась водить старенький «Райли 1,5» Боба (история, которую по-прежнему незачем рассказывать).

— А если зайти в лавку? — говорит Нора. — Наверняка у владельца есть телефон.

Нельзя — лавка уже погрузилась во тьму, железные решетки опущены, окна закрыты ставнями.

— Ну так постучи к незнакомым людям.

Я как раз собиралась это сделать, но не успела даже вылезти из машины, как из снежной пелены, будто из ниоткуда, возникли синие вспышки полицейской мигалки. Я только подумала, как удачно силы охраны законности и порядка выбрали момент, — и тут меня вытащили из машины, заковали в наручники и швырнули в заднюю часть черно-белого полицейского автомобиля. При этом один из полицейских равнодушно информировал меня, что я арестована, так как нахожусь во владении краденым транспортным средством и была пособницей в ограблении.

— Ограблении?

Полицейский кивнул в сторону лавки, которая уже опять была ярко освещена и ждала покупателей. Владелец стоял на пороге и удовлетворенно взирал на мое бедственное положение.

Второй полицейский взглянул на часы и сказал:

— Боюсь, вам придется провести ночь в камере.

Он завел машину и…

— Мука, — сказал Генри Мэкин, глядя на очередной труп.

Труп лежал на столе для вскрытия, словно свежепойманная рыба. Патологоанатом провел пальцем по телу покойницы и стал разглядывать слой белого порошка, налипший на пальцы.

— Мука? — удивленно повторил Джек Баклан. — Простая или блинная?

Нет, нет, нет, это нелепо. Я совершенно очевидно сделала неверный выбор. Начнем сначала — хоть это и значит, что мне придется пожертвовать поцелуем.

— Но он существует — он же записан.

Видимо, нет, раз у меня не осталось о нем никаких воспоминаний. О, чего бы я не дала, чтобы снова вернуть этот поцелуй — но так, чтобы не проходить еще раз через все остальное.

Снег устлал землю толстым покрывалом, и дорога почти опустела, но вдали светились желтые фары — по Лохи-роуд ко мне медленно приближалась машина. Она притормозила, слегка проехавшись юзом, на другой стороне дороги. Снег скрывал машину почти полностью. Это была «кортина». Водительское окно открылось, и в белой круговерти снега проступили безобразные черты Чика.

— Залезай! — скомандовал он. — В такую погоду можно и жизни лишиться, знаешь ли.

Я влезла в машину, и мы начали пробиваться через метель. Наша машина была единственной на дороге. Что за героическая коняга эта «кортина». И какая она знакомая и родная. И Чик тоже знакомый и родной.

— А как это вы все время оказываетесь рядом, если вы за мной не следите?

— А может, и слежу, — сказал он, закуривая и предлагая сигарету мне. — Шутка, — добавил он, увидев мое лицо. — Ха-ха-ха.

— А что, Мейзи благополучно добралась до дому?

— Кто?

Едкий дым «Эмбасси регал» наполнил машину и на миг изгнал даже вонь дохлой кошки.

— Ты что, с фронта вернулась?

Я спросила, что он имеет в виду, и он указал мне на лоб:

— У тебя тут фингал — первый сорт.

Он повернул ко мне зеркало заднего вида. В самом деле, на лбу была синяя шишка величиной с яйцо малиновки — там, где меня ударила дверца «хорнета». Как странно. Вот следов поцелуя у меня на губах почему-то не осталось.

«Кортина» добралась до пересечения Дадхоп-террас и Лохи-роуд, когда я вдруг кое-что вспомнила. Чика пришлось поуговаривать, но в конце концов он повернул обратно и доехал до Королевской больницы.

— Вернулась? Так скоро? — жизнерадостно сказала регистраторша (впрочем, ее заметно обеспокоил мой растерзанный вид).

— Я кое-что забыла.

Я обшаривала приемную, пока не нашла искомое. Мой реферат по Джордж Элиот лежал на полу, под стулом, зажатый между «Журналом для женщин» и «Еженедельными новостями».

— Вам тоже всего хорошего, — сказала я, выходя, но регистраторша не подняла головы.

Чик высадил меня у поворота на Клеггорн-стрит. Даже отважная «кортина» не смогла бы снова вернуться в центр города в такую ночь. Задние огни машины быстро исчезли за белой пеленой.

Терри стала настоящей хозяюшкой с тех пор, как я ее видела в последний раз. Мрачное логово на Клеггорн-стрит превратилось в уютное любовное гнездышко. На каминной полке тлели ароматические палочки с запахом пачулей, на проигрывателе фирмы «Амстрад» крутилась «Liege and Lief», в камине пылал огонь, мрак развеивали церковные свечи, а на плите чинно тушилось мясо по-бургундски. Хэнк, причина этого пароксизма хозяйственности, растянулся на матрасе на полу, который служил Терри ложем. Она заменила засаленное постельное белье на свежее и даже купила красное бархатное покрывало — подобающий фон для ее нового сожителя.

— Уютно, а? — спросила Терри, подкладывая в камин обломки досок, найденные в уличном контейнере со строительным мусором.

Она была одета во что-то вроде кринолина, а пахло от нее сандаловым мылом и мясом — странная и неприятная смесь запахов, видимо призванная услаждать Хэнка. Терри даже приготовила сосиски в тесте («Готовое тесто, ничего сложного»). Они были как раз на один укус собаке, и время от времени Терри метала в сторону Хэнка сосиску-другую.