Андре Асиман - Зови меня своим именем

Сомневаюсь в этом.

Игнорировал ли он меня так же, как я игнорировал его: целенаправленно, выманивая, защищая себя, демонстрируя, что он для меня никто? Или он был слеп, как порой бывают слепы самые восприимчивые люди к самым очевидным сигналам, потому что не обращают внимания, не соблазняются ими, не интересуются?

Когда он танцевал с Кьярой, я видел, как ее бедро скользнуло меж его ног. И я видел, как они дурачились в песке. Когда это началось? И как так вышло, что я не заметил, когда это началось? И почему мне об этом не сказали? Почему я не заметил того момента, когда они прогрессировали из х в у ? Уверен, знаки были повсюду вокруг меня. Почему я не заметил этого?

Я не мог думать ни о чем, кроме как их совместном времени и общении. Я был готов использовать любую возможность помешать им остаться наедине. Я был готов клеветать им друг о друге и, получив реакцию, идти с ней к другому. Но я также хотел увидеть их вместе; хотел быть включенным в это, позволить им владеть мной и стать их необходимым пособником, их сватом; стать их пешкой, настолько важной для короля и королевы, что однажды превратиться в хозяина шахматного поля.

Я начал говорить милые вещи о каждом, притворяясь, будто не замечал их связи. Он думал, я был скромен. Она говорила, что может позаботиться о себе сама.

— Ты пытаешься свести нас? — в ее голосе слышалась насмешка.

— Какое тебе дело, в любом случае? — спрашивал он.

Я описывал ее голое тело, которое видел два года назад. Я хотел, чтобы он возбудился. Было не важно, чего он хотел, пока он был возбужден. Я описывал его ей тоже, потому что мне необходимо было увидеть, заводят ли ее те же вещи, что и меня. Я бы мог разделить ее и мои симпатии и понять, что подлинно.

— Ты хочешь, чтобы она мне понравилась?

— А какой в этом вред?

— Никакого вреда. Кроме того, что я предпочитаю разбираться в этом сам. Если ты не против.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, чего я на самом деле добивался. Не просто заставить его возбудиться в моем присутствии или заставить его нуждаться во мне, а заставить его говорить о ней за ее спиной. Я превратил Кьяру в объект мужской сплетни. Это позволило бы нам сойтись ближе, преодолеть разрыв между нами, допустив, что мы оба были увлечены одной и той же женщиной.

Возможно, я просто хотел, чтоб он знал, что мне нравились девушки.

— Слушай, это очень мило с твоей стороны, и я ценю это. Но не надо.

Его упрек сказал мне: я не буду играть с тобой в эту игру. Это поставило меня на место.

«Нет, он из благородных, — подумал я. — Не такой, как я, не вероломный, коварный и низменный». Это взметнуло мою агонию и стыд на несколько ступеней. Теперь сверх стыда, что я желал его, как желала Кьяра, я уважал его, и опасался, и ненавидел за то, что он заставлял меня ненавидеть себя.

На следующее утро после их танца я не предпринял ни одного движения пойти на пробежку с ним. Он тоже. А когда я это сделал, потому что молчание становилось невыносимым, он ответил, что уже сходил.

— Ты встаешь слишком поздно последние дни.

«Умно», — подумал я.

Действительно, за послдние несколько дней я привык находить его в ожидании меня, так что я стал самоуверенным и не беспокоился слишком сильно о времени подъема. Это стало мне уроком.

На следующее утро, хотя я хотел поплавать с ним, спуститься вниз и подождать его выглядело бы как признание вины на спонтанное замечание. Так что я остался в своей комнате. Просто доказать свою точку зрения. Я услышал, как он тихонько прошел по балкону, почти на носочках. Он избегал меня.

Я спустился вниз гораздо позже. К тому времени он уже уехал в Б. доставить свои исправления и получить последние страницы перевода от синьоры Милани.

Мы прекратили общаться.

Даже когда мы были рядом по утрам, разговор в лучшем случае был пустым, убивающим время. Его нельзя было назвать даже праздной болтовней.

Это не расстраивало его. Кажется, он даже не задумывался об этом.

Как будто, пока одни проходят настоящий ад, стараясь подобраться к тебе ближе, ты даже смутно не замечаешь их мук и не посвящаешь им даже одной своей мысли за две недели. Вы и словом не обмениваетесь между собой. Что он думал по этому поводу? Стоило ли мне рассказать ему об этом?

Он начал роман с Кьярой на пляже. Потом он пренебрег теннисом и отправился на велосипедную прогулку с ней и ее друзьями ближе к вечеру к городкам, расположенным по холмам к западу вдоль побережья. Однажды, когда их оказалось слишком много, Оливер повернулся ко мне и спросил, не буду ли я против, если Марио позаимствует мой велосипед, раз он был свободен.

Это отбросило меня в мои шесть лет.

Я пожал плечами, имея в виду: «Да, пожалуйста», — я не мог придавать этому в его глазах большее значение. Но едва они отъехали, я вбежал вверх по лестнице и разрыдался в подушку.

Иногда ночами мы пересекались в «Le Danzing». Никогда не было известно, появится ли Оливер. Он просто возникал в поле зрения и так же внезапно исчезал. Иногда один, иногда с кем-то. Когда Кьяра приходила к нам (она делала так с детства), то садилась в саду и, смущенно опустив глаза, ожидала его. Минуты бежали, и нам не о чем было говорить. В конце концов она спрашивала: «C’è 12 12 (ит.) Где Оливер?» «Он отправился к переводчице», или «Он в библиотеке с моим отцом», или «Он где-то внизу у пляжа». «Тогда я пойду. Скажи ему, что я заходила».

«Все кончено», — думал я.

Мафалда качала головой с выражением сострадательного упрека.

— Она еще ребенок, он — студент университета. Не могла найти кого-то своего возраста?

— Никто вас не спрашивает, — огрызнулась Кьяра, не желая слышать критику от поварихи.

— Не смей говорить со мной таким тоном или я разобью твое лицо пополам, — сказала наша неаполитанская повариха, подняв вверх ладонь. — Ей еще нет семнадцати, а она уже обжимается с голой грудью. Думаешь, я ничего не вижу?

Я мог бы представить, как Мафалда проверяет простыни Оливера каждое утро. Или обменивается данными с прислугой в доме Кьяры. Никаких секретов нельзя было укрыть от их perpetue 13 13 (лат.) Бесконечно проинформированной сети.

Я взглянул на Кьяру, я знал, что ей тяжело.

Все подозревали, что между ними что-то происходило. Иногда во второй половине дня он говорил, что собирается взять велосипед из-под навеса сарая и съездить в город. И через час-полтора он вернется. «К переводчице», — он объяснял.

— Переводчице, — голос моего отца был громче, поскольку он выпил коньяк после ужина.

— Traduttrice 14 14 (ит.) Переводчик , ну конечно, — нараспев отзывалась Мафалда.

Иногда мы натыкались друг на друга в городе.

Сидя в caffè 15 15 (ит.) Кафе , куда обычно мы заскакивали по ночам после кино и перед танцевальным клубом, я увидел Кьяру и Оливера, вышедших из боковой аллеи вместе, разговаривая. Он ел мороженое, пока она держалась за его свободную руку двумя своими. Где они нашли столько времени, чтобы настолько сблизкиться? Казалось, их разговор очень серьезен.