Кейтлин Даути - Когда дым застилает глаза: провокационные истории о своей любимой работе от сотрудника крематория

Мой отец преподавал историю в средней школе более сорока лет. Несмотря на то, что он работал на другом конце острова, он каждый день вставал в 05:30 утра, чтобы отвезти меня в мою частную школу в Гонолулу, что занимало час, а затем еще час ехал к своей школе. И все это для того, чтобы я не ездила на автобусе. В общей сложности отец преодолел ради меня тысячи километров – как я могу просто оставить его на попечение другого человека, когда он умрет?

Набравшись опыта в крематории, я перестала мечтать о вечеринках в похоронном бюро «Красивая смерть». Я поняла, что наши отношения со смертью совсем не такие. После всего нескольких месяцев в «Вествинде» я осознала, насколько была наивна, когда представляла, что мне удастся сделать похороны веселыми. Радостные похоронные церемонии без присутствия на них мертвого тела или хотя бы реалистичных разговоров о смерти (например, я представляю, как все бы пили пунш, пока на фоне играла бы любимая рок-н-ролл группа моего отца) можно сравнить с заклеиванием огнестрельного ранения пластырем с изображением «Hello Kitty».

Нет, когда моего отца не станет, он отправится в крематорий. Не такой, как «Вествинд», а в красивый крематорий с огромными окнами, пропускающими много света. Вся церемония будет прекрасна не из-за того, что смерть на ней будет скрываться или отрицаться, а потому что смерть будет принята. Все будет проходить в таком месте, где есть особые комнаты, в которые родственники могут прийти и омыть покойного, где им будет позволено умиротворенно провести с умершим последние минуты до того, как его тело охватит пламя.

В 1913 году Джордж Бернард Шоу описал кремацию своей матери. Ее тело, лежащее в лиловом гробу, поместили в печь ногами вперед. «И внезапно он в ногах чудотворным образом вспыхнул переливчатыми лентами пламени гранатового цвета, бездымными и стремительными, – писал Шоу, – и пламя охватило весь гроб… и моя мать стала этим прекрасным огнем». Я представила, что мой отец находится в печи, что дверь ее закрывается и рокот заполняет комнату. Если я буду все еще жива, когда отца не станет, я буду рядом, наблюдая за его «прекрасным огнем». Я бы не хотела, чтобы это делал кто-то другой. Чем больше мне становилось известно о смерти и похоронной индустрии, тем больше меня страшила мысль о том, что чужой человек будет рядом с телами моих близких.

Давным-давно народ уари, живший в джунглях на западе Бразилии, не имел никакого контакта с цивилизацией Запада. В начале 1960-х годов бразильское правительство вместе с христианскими миссионерами прибыли на территорию уари, чтобы наладить с ними контакт. Пришельцы принесли с собой множество заболеваний (малярию, грипп, корь), с которыми иммунная система местных жителей не могла справиться. Через несколько лет трое из каждых пяти уари были мертвы. Выжившие стали зависимы от бразильского правительства, поставлявшего им западные лекарства для борьбы с западными заболеваниями.

Чтобы получать лекарства, пищу и другую правительственную помощь, уари пришлось отказаться от важного аспекта их жизни – каннибализма.

Философ эпохи Возрождения Мишель де Монтень писал в своем сочинении «О каннибализме», что «каждый человек называет варварством то, что ему чуждо». Мы, разумеется, называем каннибализм варварством и, к счастью, его не практикуем. Оставим употребление человеческой плоти социопатам [32]и дикарям. При упоминании о людоедстве в голове сразу же возникают образы охотников за головами и Ганнибала Лектера.

Мы считаем, что каннибализм характерен для сумасшедших и бессердечных, потому что мы запутались в том, что антрополог Клиффорд Герц назвал «сети смыслов». С момента рождения культура диктует нам отношение к смерти, а также смысл понятий «правильный» и «достойный».

Нашу предвзятость в этом искоренить невозможно. Несмотря на то что нам нравится считать себя открытыми для всего нового, мы все равно являемся заложниками культурных верований. Это то же самое, что пытаться пройти по лесу, где пауки всю ночь ткали паутины между деревьями. Возможно, вы будете видеть точку своего назначения вдалеке, но если попытаетесь добраться до нее, паутина опутает вас, прилипнет к лицу и попадет в рот.

Сети культурных смыслов мешают жителям Запада понять традиции каннибализма уари.

Уари практиковали посмертный каннибализм, то есть поедали тело уже умершего человека в качестве ритуала. С того момента, как один из них делал свой последний вдох, его тело ни на минуту не оставляли в одиночестве. Члены семьи качали его под звуки монотонного высокого пения. Пение и рыдания оповещали других о том, что один из их соседей скончался, и очень скоро огромное количество людей подхватывали эту гипнотическую песню. Родственники из других деревень спешили к умершему, чтобы принять участие в ритуале.

Чтобы подготовиться к поеданию тела, родственники усопшего проходили по деревне и выдергивали по деревянной балке из каждого дома, в результате чего крыша провисала. По словам антрополога Бет Конклин, провисание крыши служило зрительным напоминанием того, что в деревню проникла смерть. Собранные балки связывали, украшали перьями и использовали для розжига костра.

Затем тело разрезали на куски. Внутренние органы заворачивали в листья, а плоть с конечностей сразу же клали жариться на костер. Женщины из деревни пекли кукурузный хлеб, который считался идеальным дополнением к человеческому мясу.

Уари совершенно не беспокоило то, что они поглощали человеческую плоть так, словно «это был обыкновенный кусок мяса». Животные и их плоть означали для них (и до сих пор означают) совсем не то, что для нас. Уари считают, что животные обладают динамичным духом. Они не принадлежат к человеческим существам, но и не стоят на ступень ниже них. В зависимости от времени суток животные и люди меняются ролями охотников и жертв. Ягуары, обезьяны и тапиры видят себя в качестве людей, а людей – в качестве животных. Уари уважительно относятся к любому мясу, которое они поглощают, будь оно животным или человеческим.

Люди, которые ели жареную плоть, не были ближайшими родственниками усопшего, например, детьми или женой. Эта честь (это действительно была честь) доставалась людям, которые были умершему как родственники: родителям жены, менее близким членам семьи и уважаемым членам сообщества. Эти люди вовсе не были мстительными плотоядными дикарями, которые мечтали о человечине на гриле; они не гнались также за белком, которым богато человеческое мясо. Мотивы, часто приписываемые каннибалам, были им чужды. В действительности тело, которое несколько дней пролежало в теплом и влажном климате амазонских джунглей, было уже частично разложившимся. Поедание смердящей плоти представляло собой неприятный процесс. Часто каннибалы отходили ненадолго, чтобы их вырвало, а затем снова возвращались к ритуалу. Они заставляли себя продолжать, так как верили в то, что совершают нечто полезное как для усопшего, так и для членов его семьи.