Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

— Когда мы со «Штайном» — зовут его, между прочим, Фердинанд — вспоминаем ту ночь, то смеемся до коликов и, представь себе, пьем в этих случаях, причем принципиально, только нашу родимую. Для меня лично этот эпизод стал как бы естественным звеном в незамысловатой, но долгой цепочке событий, начало которых осталось еще дома, в Москве. Мне кажется, что все это — рецидивы нашей неистребимой российской бытовухи, или необустроенности, от которой наши честные граждане часто звереют. Отдельные «радости» из того же цикла меня тоже не обошли и в конце концов выплеснулись на Фердинанда. Ты не бойся, он бее правильно понимает и зуб на меня не точит. Он по натуре очень тонкий, деликатный человек и не терпит хамства, а я его тогда обложил основательно״.

А произошло в ту роковую ночь вот что… Впрочем, позволь изложить все по порядку.

В меру способностей предлагаю пересказ исповедальной речи моего старого друга.

В начале 70-х годов Семена направили на работу в одну из солидных международных организаций, расквартированную в райском уголке мира, прямо на берегу голубого Дуная. Ее сотрудники, пользуясь привилегиями международных чиновников, жили на широкую ногу, занимали большие квартиры в наиболее благоустроенных домах, ездили на дорогих и престижных машинах. Ничто человеческое, тем более в совершенно законных рамках, не было чуждо и Сене — он снял не стесняющую его квартиру с видами на все четыре стороны света и приобрел приличествующую его положению суперсовременную автомашину, которую, по правде говоря, он ранее не мог себе представить даже в самых-смелых мечтах. На ночь он оставлял ее на специальной парковочной площадке под окнами своего дома. При покупке этой машины один из многочисленных Сениных друзей то ли в шутку, то ли с умыслом, но как бы между прочим обронил:

— Ну, Семен, за такой царской каретой теперь глаз да глаз нужен. В родных краях ее увели бы раньше, чем ты успел взлететь лифтом на свой двадцатый этаж.

— Неужто тут тоже шалят? — насторожился Сеня.

— Ну, наши скромные тачки не обостряют низменные инстинкты у местных угонщиков, а вот твою красавицу запросто могут умыкнуть, — простодушно и едва ли веря в сказанное, ответил приятель.

И в мнительное сознание Семена запала не то чтобы тревога, но какая-то непроизвольная настороженность, какое-то предчувствие возможной беды. Ему вспомнилось все, до мельчайших подробностей, обстоятельства покупки, дома, в Москве, первой собственной машины — красавицы «Лады». Как водится, при выборе цвета они малость повздорили с женой, но скоро примирились, любуясь сверкающей лаком и никелем темно-синей «шестеркой». Уже к ночи они пригнали ее домой и, надежно заперев дверцы, оставили прямо под невысоким балконом своей квартиры, планируя рано утром ехать в ГАИ для получения всех нужных бумаг. Возбужденные долгожданным приобретением, всю ночь они проболтали, конструируя маршруты захватывающих автопробегов: первоначально по российской глубинке, потом по Прибалтике, обязательно по Карпатам, непременно по Крыму и вне сомнений — по Кавказу.

Уже к утру, решив все-таки часок вздремнуть в предчувствии суетного дня, они разбудили мать, точнее, Сенину тещу и, укутав ее в теплый плед, усадили на балкон приглядеть за покупкой. Семен изначально не очень доверял своей теще и поэтому пару раз выглядывал на балкон, но, убедившись, что она вполне исправно несет караульную службу, ненадолго заснул.

Утром машины на месте не оказалось, не нашли ее в соседних дворах и на близлежащих улицах. — Теща, призывая в свидетели всех святых, клялась, что глаз не сомкнула и никаких подозрительных шумов не слышала.

Семен тяжело переживал кражу, но почему-то ни в ГАИ, ни в других милицейских ведомствах, включая само министерство, не только хоть какого-нибудь содействия в розыске, но и простого сочувствия он не встретил. Зато там ему долго и очень убедительно втолковывали, что, поскольку машина на учете нигде не состояла, постольку никакая милиция — ни центральная, ни районная — за нее не в ответе, а виной всему непродуманное поведение Сени, который оставил нигде еще не учтенную машину без надлежащего присмотра, и тем самым резко накалил всю криминогенную обстановку в городе, и что такой, как Сеня, ротозей — сущая находка для уголовного элемента. Содержательные дискуссии в правоохранительных органах вконец измотали Семена, но одновременно и протрезвили его, и он, еще утром вполне готовый убить свою родную тещу, не только ни разу не упомянул о ее промахе, но к вечеру и вовсе перестал на нее злиться.

Останки его «Лады» через три дня обнаружили мальчишки, игравшие в кустах на обочине кольцевой автострады. Опознали ее по номеру на кузове, потому что ничего другого от нее уже не осталось.

Позже несколько раз она виделась Семену во сне, и всякий раз за рулем сидела теща, укутанная в мохеровый плед, и клятвенно божилась, что с той поры ни разу не сомкнула глаз. И это была правда — теща действительно лишилась ночного отдыха, но вполне компенсировала его дневным.

Известие о столь таинственном исчезновении машины распространилось в министерстве почти одновременно с самим происшествием. Уже с утра его обсудили в курилках, на оперативке у министра и на заседании профкома, и общественность заочно выразила Сене официальное соболезнование. Тут же пошли слухи, что теперь у Семена Ивановича резко возросли шансы на скорый выезд в долгосрочную загранкомандировку.

И вот он снова за границей, на высокооплачиваемой и престижной работе. И вновь радуется новой, сверкающей никелем автомашине.

«А что, если и впрямь свистнут?» — как-то подсознательно подумалось ему. В первую ночь он вскакивал трижды, бежал к окну и, успокоившись, подолгу любовался веселыми бликами на серебристом лаке своей «белой голубки». Через неделю для ночного бдения он поднимался уже дважды, и то ненадолго, а вскоре, убедившись в полной бессмысленности своих волнений, он, даже поднимаясь по разным надобностям, уже не смотрел вниз на площадку.

Именно этого и ждали от него злоумышленники. С первого дня они неослабно отслеживали каждый его шаг, особенно в ночные часы, и хотя в это время он, как правило, крепко спал, они точно вычислили тот роковой момент, когда он, расслабившись, полностью притупит свою бдительность.

Поднявшись среди ночи по ничтожно малой нужде, Семен машинально подошел к окну, глянул во двор и, ничего спросонок не разобрав, улегся было досыпать, как вдруг его пронзило током самого высокого напряжения — он вскочил и снова подбежал к тому же окну: так и есть, кто-то пытается угнать его машину! С высоты двадцатого этажа он отчетливо разглядел человека, возившегося у ее открытого багажника. Для раздумий времени не оставалось. Как был, в пижаме, на бегу вскочив в стоявшие у входной двери туфли, Семен стремительно помчался вниз. Лифт он решил не вызывать: во-первых, хотя он и скоростной, но спускаться будет мучительно долго, и во-вторых, шум может насторожить и даже испугать воришку. А он уже давно жаждал свести с ним личные счеты. И возмездие приближалось!