Кэтрин Хайд - Заплати другому

– Мой старинный приятель.

Неожиданно сзади прозвучал голос Арлин:

– Тревор, может, Рубену хочется побыть одному.

– Да нет, все как надо, Арлин, правда-правда.

– Может, ему не хочется говорить про Артура Б. Левина.

– Да нет, ничего страшного. Просто мы с ним еще в учебке познакомились. Арти был парнем, кому будто на роду было написано напортачить. – Он сам не понимал, кому рассказывает: Тревору ли, Арлин ли, или им обоим. – В первый же раз, когда Арти вытащил чеку из гранаты, у него так руки тряслись, что он уронил гранату. В высокую траву. Стоял на месте, роясь вокруг, словно мог отыскать ее. Я понял, что времени на это нет. И его разорвет в клочья. И я подбежал, схватил его, стараясь вытолкнуть с того места. Слишком поздно, впрочем.

– Он погиб? – раздался приглушенный голос Тревора.

– Да.

– А тебя ранило, Рубен?

– Разве сам не видишь? – Молчание. – Я даже не успел его узнать хорошенько. Так, чуть лучше, чем любого другого. Он был там один, кто не был мне полным чужаком. – Рубен почувствовал, как рука Арлин обвила его сзади за пояс. – Иногда я смотрю в зеркало и думаю: «А что, если бы я попросту дал деру? Просто спас бы себя. Арти так и так погиб бы. А я бы по-прежнему выглядел, как тот красавец на фотокарточке. Только немного постарше. – Однако, скользя взглядом по Стене, думал: „А что, если бы этого не случилось и не отправили бы меня домой? Не было бы сейчас и мое имя выбито на граните?“».

Дыхание Арлин щекотнуло ухо.

– Ты не из того теста слеплен. И потом, ты всегда раздумываешь. Если бы сумел, если бы пришел на помощь…

– Тогда таким путем, я понимаю, помочь нельзя. Тревор! Ступай поговори с Фрэнком на минутку.

– Лады, Рубен.

Рубен повернулся и обнял Арлин. Несколько минут ни она, ни он ничего не говорили.

Потом, глубоко вздохнув, прервал молчание:

– Я очень многое передумал, Арлин. Я такой человек, что, если позволю себе кого-то любить, то люблю глубоко. Ты понимаешь, о чем я? Знаю, что понимаешь. Знаю, потому что и ты такая же. Вот я и думал. Может быть, я догадываюсь, что за привязанность владела тобой.

– Ты это о чем? – Ее голос подсказывал: она понимает, но еще не может поверить, что он как раз об этом.

– О том, что случилось с Рики. Может быть, я должен считать себя счастливым, что у меня есть такая женщина. Ведь годы пройдут, и, когда с нами случится та же история, я знаю: мне уготована такая же точно привязанность.

– Интересно, ты говоришь о том, о чем я сейчас подумала?

Он вложил ей в руку бархатную коробочку.

– Взгляни, что у меня здесь с собой оказалось.

Она шумно втянула воздух, стараясь совладать со слезами, которые вот-вот могли покатиться.

– Ты так и не отнес его обратно в магазин.

– Забавно, правда, как это я этого не сделал?

К тому времени, когда они возвратились в гостиницу, Тревор уже спал крепким сном, и Рубену пришлось нести его в номер, перекинув через плечо. То есть в номер Тревора и Арлин. Его номер располагался напротив, через коридор. Хотелось позвать ее, но, похоже, было бы несправедливо оставлять Тревора одного.

Их поцелуй с пожеланием спокойной ночи был продолжителен, и Рубен сказал, что впереди у них еще много времени: всю оставшуюся жизнь им быть вместе. Арлин улыбалась и не говорила ничего, она, казалось, нервничала, или грустила, или и то и другое разом.

Утром пришел Тревор и сообщил, что маме плохо, у нее то и дело рвота. Но, когда Рубен выразил беспокойство, Тревор успокоил: такое у нее всякий раз случается.

– Это просто стресс, – сказал он. – Просто она нервничает.

Рубен, само собой, отнес это на счет нервов.

Волнуясь, они встали на красный ковер главного зала, «зала Креста», как называл его Тревор, и устремили взгляды на гербовое изображение президентской печати. Рубен считал, что они стоят лицом к парадному входу и Пенсильвания-авеню, но Тревор тут же поправил: Рубен имеет в виду южное крыло, выходящее на мемориал Вашингтона. Рубен махнул рукой на свои способности ориентироваться. В одном конце зала Восточные покои гудели от устанавливавших камеры тележурналистов, сотрудников секретной службы и аппарата Белого дома. Фрэнк спросил Тревора, не волнуется ли он, и Тревор ответил «нет» – явное вранье.

Президент вошел почти незамеченным в окружении охранников и пресс-секретаря. На первый взгляд, они выглядели просто еще одной группой людей. Рубен хмыкнул про себя: с чего это он ожидал какого-то трубного гласа фанфар.

Немного погодя президент сам отделился от этой группы и пошел прямо к Тревору, вид у него был естественный, дружественный и, во всяком случае, совсем не пугающий. Он пожал Тревору руку.

– Ты, должно быть, Тревор. Фрэнк хорошо о тебе заботится?

– Еще как! – ответил Тревор с невозмутимым видом. – Сэр. То есть мистер президент Клинтон, сэр.

М-р президент Клинтон улыбнулся и заявил, что Тревор может называться его Биллом. Тревор, обернувшись, многозначительно глянул на мать.

– Пресса все еще возится, так что минутка у нас есть в запасе. Всем хочется увидеть это в новостях, Тревор.

– Меня это устраивает, Билл, сэр.

– Ну и что ты уже посмотрел?

– Все.

– Что больше всего понравилось?

– Как вишни цветут. Нет, погодите. Вьетнамский мемориал. Это было самое лучшее, потому как там мама и Рубен обручились.

– Правда? – воскликнул президент и поднял улыбчивые глаза, отыскивая пару взглядом. Рубен почувствовал, что у него язык к нёбу прилип, он жалел, что не может вести себя так же спокойно и непринужденно, как Тревор. – Что ж, поздравляю.

– У меня завтра день рождения, – добавил Тревор. – Ёлки, вот будет праздник!

– Ну, знаешь, ты столько всего набрал, чтобы отпраздновать!

– Кроме шуток.

Какой-то человек подкатил Клинтону под бок:

– Мистер президент, мы готовы начать.

Камеры застрекотали, толпы журналистов заполонили Восточные покои, ведя съемку на фоне зала Креста. Президент стоял рядом, за трибункой, и пожимал Тревору руку.

Рубен старался выглядеть естественным, но от яркого света ему нужно было щуриться и моргать, а от этого (пропущенного через нервную систему) вся сцена смотрелась и воспринималась сюрреалистической.

– Для меня честь познакомиться с тобой, Тревор, – сказал президент.

– Ага, для меня тоже, – отозвался Тревор. – То есть для меня тоже честь. Я радовался, когда вы победили на выборах.

– Вот как! Спасибо, Тревор.

– Я не думал, что у вас есть хоть какой-то шанс.

Рубен стиснул зубы. Боковым зрением он заметил, как вдруг побелело лицо Арлин.

Президент запрокинул голову и захохотал громким, дружеским смехом – от души. Вокруг глаз обозначились легкие морщинки: удовольствие не было показным. Легкая волна прошлась по рядам журналистов.