Людмила Иванцова - Родительный падеж

Бу!

Ну, прости, прости!

Это я от зависти. Хотел бы быть вместе с вами…

Ну, рассказывай, что делала-видела, чему научилась?

То-то же! Смотри мне!

Машины разрисовывают аэрографом. Это такая… как будто брызгалка с длинным носиком, который меленько разбрызгивает краску под давлением. Сервант мне показал, я часа два тренировалась, но этого мало, надо почувствовать расстояние, силу плавного нажатия на «курок», чтоб не плюнуло краской. Научусь. Я упрямая. ☺

Называется такое рисование аэрографией, и любой поисковик в Инете выдаст тебе кучу инфы и картинок на эту тему. Такой себе современный и очень популярный способ выразить свою индивидуальность через вещь. Речь не только о машинах. Разрисовывают что угодно — мобилки, мышки от компов, системные блоки, сноуборды, мотоциклы и мотоциклетные каски… Есть мода на эти штуки, какие-то направления, но мне кажется, что главное все-таки — индивидуальный стиль, который отражает какую-то суть, философию хозяина. Но с «сутью» блондинки мы пока что не разобрались. ☹

Эта малая совершенно растерялась от предложений Сервантеса. Сначала она планировала какую-то пошлость типа леопардов или сексуальных черных кошек. Потом хотела «гламурчика», потом морских пейзажей с пальмами, потом Эйфелеву башню на капоте или осенние листья на крыше. Часа через полтора у нас с Сервантесом своя «крыша» съехала.

Потом ей позвонила мама, и заказчица заспешила. Сказала: «Думаю над концепцией до завтра, а вы пока готовьте поверхность!» Потом позвонила отцу, выпросила свободную машину с водителем и помчалась забирать младшего братика из школы, потому что она теперь без машины как без рук. Я даже по-иному ее увидела на прощание, а то первое впечатление было не очень. Задолбали эти блондинки — столько шума вокруг них, будто они вдруг прилетели с другой планеты и все тут кинулись их изучать. Вот уж не пойму, как Сервант мог так попасться? ☺

А ты не рассказал о своих новостях. ☹

И что там у тебя за секрет? Мне ж интересно!

Маша закрыла двери белой «тойоты», махнула рукой водителю, накинула себе на плечо ранец Павлика, бросила критический взгляд на брата и спросила:

— Ключи не потерял?

— Нет. Мама на шею повесила, — насупился он, — сказала, что она и ее друзья так в детстве носили и никто из них от этого не умер.

Мальчик расстегнул воротник рубашки и вытянул болтавшиеся на тесьме два небольших ключика и магнитный ключ от подъезда.

— Давай, — сказала Маша. — А то у меня где-то в глубинах сумки, пока найду — умрешь с голода. — Она улыбнулась, а Павлик проглотил слюну и поспешил снять ту чертову тесьму через голову. Они поднялись по ступенькам к двери подъезда. Маша протянула руку к кодовому замку, но дверь сама открылась и из парадного вышла соседка. Они поздоровались, Маша протолкнула Павлика вперед и прошла следом.

«Вот так бы и в жизни — только протянешь руку к двери, а она бы сама и открылась!» — подумала Маша и нажала кнопку лифта.

Лифт был полутемный и обшарпанный — дом не новый, панельный, построенный лет тридцать назад. Жильцы разношерстные, от очень скромных до более-менее обеспеченных. Последние сделали евроремонты в своих жилищах, но что ты сделаешь с общим подъездом? Хорошо хоть скинулись на кодовый замок — меньше стало в парадном гостить бомжей, алкашей и наркоманов. Это была старая мамина двухкомнатная квартира, доставшаяся ей от родителей, которые давно уже выбрали для жизни пригород. Здесь прошло Машино детство, и отсюда она выскользнула в девятнадцать лет, когда родители вдруг развелись.

Семья разлетелась на куски неожиданно, развод родителей был как гром среди ясного неба. Ведь все, казалось, уравновесилось, тяжелые времена были пережиты, вырос достаток, отец уверенно стоял на ногах, был совладельцем и директором СТО, а мать, перестав наконец отвечать за бюджет семьи, расслабилась и с отцовского согласия родила второго ребенка. Впрочем, семья развалилась не тогда, а позже, когда Павлику было почти четыре года. Но перемены начались, когда «кормильцем» стал отец.

Ощутив себя уверенно и независимо, с азартом взявшись раскручивать собственное дело на паях с двумя друзьями, прежними сотрудниками подобной фирмы, купив вымечтанную иномарку, он с отвращением вспоминал времена собственной растерянности в жизни, экономии, трудностей и всевозможных ограничений. Еще меньше удовольствия ему доставляли воспоминания о том, что не он, а именно жена когда-то наполняла большую часть их бюджета, удачно закрепившись в цветочном хозяйстве Степана Лозового еще со времен первых кооперативов.

Позже, когда появились приличные деньги, они уже позволяли себе поездки за границу — проведали куму Наталью и крестника Николку во Франции, съездили на море в Турцию, в Болгарию. А потом Ирина начала разговоры о втором ребенке. Антон удивился, потому что оно и странно, когда старшей уже пятнадцать, но подумал — а почему бы и нет? Может, и правда, Бог даст сына — тогда будет кому дело передать. А денег на памперсы хватит. Пусть жена сядет дома и не пропадает на работе, все равно ее зарплата в общем котле на сегодня погоды не делала. Маша тоже не возражала, хотя… разве это настоящий брат или сестра с такой разницей в возрасте? Это уже не приятель или подружка, а скорее репетиция материнства.

Так с общего согласия и родился Павлик. Ирина, вспоминая свои первые роды и трудное начало материнства параллельно с окончанием института, наслаждалась новыми, более зрелыми ощущениями и всеми плюсами, которые дает возможность оплатить и контролируемые обезболенные роды, и все необходимое для малыша и ухода за ним. Квартира стала, правда, тесноватой, но муж вынашивал планы на дом в окрестностях города и старательно зарабатывал на этот проект.

Антон хвастался перед друзьями сыном-наследником, но много работал и дома бывал редко. Круг его общения стремительно расширялся. Горизонты человеческой сытости казались безграничными, потому что клиенты и партнеры становились все круче. Рестораны с «полезными людьми» из ГАИ и страховых компаний, с благодарными клиентами, охота и ночная рыбалка для укрепления связей и корпоративного духа закрутили его в новой сытой интересной жизни, где соблазнов — не сосчитать. И, возвращаясь домой, в ту их пролетарскую, хоть и с хорошим ремонтом «панельку», он уже всеми фибрами души ощущал, что достоин лучшего.

Ирина, занятая сыном, получала от мужа деньги, а от Маши эпизодическую помощь, потому что дочка как раз оканчивала школу и ходила на подготовительные курсы в институт. Тема улучшения жилищных условий время от времени обговаривалась, но Антон тянул и строить обещанный загородный дом уже как-то не рвался. Он стал раздражительным, срывался на крик, едва только тема разговора начинала его напрягать, все чаще задерживался, потом стал мотаться по командировкам. Вернувшись, снова нервничал, жаловался на здоровье и кучу проблем по работе и слишком мало интересовался проблемами семьи. Ирина, на некоторое время расслабившись в зрелом материнстве, опять напряглась и стала тянуть «тылы» сама.