Людмила Иванцова - Родительный падеж

— Сынок что-то неразговорчивый, сказал, что все прошло чудесно, и каша удалась, и Маша с Сервантом были, и вид на Днепр с Лесиного балкона чудесный. Мой там еще умудрился что-то ей в компьютере починить, видишь, пригодились знания-умения. Говорила ему с детства — деньги могут украсть и даже дом может сгореть, а то, что знает голова и умеют руки, — с тобой навсегда! — Наталья понизила голос, оглянулась по сторонам и продолжила: — А глаза, Ирочка, счастливые-счастливые… Ой, золотой мой ребенок… Я, конечно, рада за него, и девочка вроде хорошая, но вот-вот же ехать… Будет страдать…

— Кумочка, не переживай наперед. Никто не знает, что там оно за углом. А любовь — это уже само по себе счастье. Разве можно от него отказываться? Думаешь, я за свою не переживаю? Ой, эти мне Козероги… Не знаю, как твой, а моя упрямая, что захочет, то и сделает. Я и не вмешиваюсь уже. Но волнуюсь, конечно. Ну, такое наше материнское дело. Ой, надо мне поработать, ты уж прости. Еще позвоню позже. Привет ребенку!

Николя с красными после бессонной ночи глазами, растревоженный и взволнованный своими чувствами и счастливый Лесиной взаимностью, бродил по выставке, пытаясь укротить и не выказать вулкан, который разыгрался у него внутри. Утром он приехал на такси к Золотым воротам, попутно подкинув Лесю к институту, хоть и ужасно не хотелось расставаться. Дома переоделся, еще выпил кофе, побродил по квартире из угла в угол, хотя хотел бы летать, и пошел пешком в галерею. Мама тоже только подъехала и выглядела довольной визитом к его крестной. Николя коротко ответил на ее расспросы о вечеринке и каше, о Маше и Сервантесе и, не зная, в курсе ли старшее поколение относительно Машиных новостей, промолчал о том, что она съехалась жить вместе с Сервантесом.

Набродившись по галерее и вернувшись к матери, Николя застал возле нее Аню, которая все эти дни заботилась о них, возила на своей машине куда нужно, решала организационные вопросы с выставкой и держала в своих руках все ниточки, которые вели к женской организации, к прессе и телевидению, к художественным союзам и типографии, которая печатала рекламные открытки, занималась арендой галереи, квартиры, билетами и визами. Короче, Аня была «главная», хотя на самом деле над ней было руководство, слишком занятое, чтобы отвлекаться на все это самому.

— Николка, у тебя какие планы? Вот Аня говорит, что ее шефиня просила, чтоб ты подъехал к ней в их офис и завез три работы, которые какой-то богатый инкогнито попросил примерить в интерьере своей конторы, а если подойдут, то он купит, цену хорошую дает, я и подумала — почему бы и нет? Мне нужно тут побыть, а ты уж поезжай, пожалуйста. Он будет забирать картины по окончании выставки, если вообще будет забирать, а сегодня только посмотрит на месте и отдаст, чтобы еще повисели в галерее. Ты не против съездить?

— Да нет, чего ж? Можно, — ответил Николя, радуясь возможности расширить свое передвижение, потому что стены галереи сегодня давили на него и хотелось вырваться куда-нибудь, возможно, даже на тот холм над Андреевским спуском, и бежать по его склону, раскинув руки…

— Тогда бери работы, я завернула их, и неси к машине. Анечка, вы ж не очень долго, да? А то мне всегда неспокойно, когда он где-то сам в незнакомом городе. Если что — звоните, чтобы я не волновалась.

— Хорошо-хорошо, Наталья, Николя ж не сам, не волнуйтесь! Мы где-то через час-полтора, думаю, вернемся.

В отличие от жаркой майской улицы, в штаб-квартире женской организации, которая размещалась в старинном доме на Подоле, было прохладно. Николя занес на второй этаж картины, прошел за Аней в приемную и огляделся вокруг. Небольшая комната со слишком высоким потолком была похожа на поставленную на меньшее ребро спичечную коробку. Секретарша поздоровалась, подняла трубку и сообщила:

— Катерина Ивановна, приехала Аня с Николя, привезли картины. Да. Хорошо. Проходите, — сказала она, а Николя удивился, откуда эта девушка знает его имя.

Аня пошла первой к высоким двойным дверям, пригласив парня идти следом. Николя взял пакет с картинами и, прихрамывая, направился в кабинет хозяйки конторы.

Из-за массивного деревянного стола навстречу ему вышла та самая женщина, которую он видел в день открытия выставки. Сегодня она была в светлом брючном костюме, оттенявшем ее загар, и уже не казалась такой официально-строгой, как тогда. А может, низка старинных кораллов на шее, похожая на такую же, как у матери, стерла какой-то барьер между ними. Почему-то Николя показалось, что женщина волнуется. Они поздоровались, пожав друг другу руки.

— Николя, это Катерина Ивановна, главный руководитель и, собственно, основатель нашей женской организации в Киеве, — представила женщину Аня.

— Очень приятно. А я вас видел на открытии, но была такая суета, никто не представил. Мы с мамой очень благодарны вам за приглашение приехать и за заботу.

— Нам самим приятно, что вы согласились, одна из наших задач — разыскивать наших талантливых соотечественников, рассеянных по свету, и знакомить с ними здешних жителей, — улыбнулась одними губами женщина, а глаза по-прежнему внимательно разглядывали парня.

Потом она обратилась к помощнице:

— Аня, ты пока свободна, где-то через час зайдешь, попроси Дашу, пусть принесет нам кофе, фрукты и конфеты. Ты ж не откажешься, сынок? — Ее взгляд опять вернулся к Николя.

— Не откажусь, — ответил он, слегка удивившись такому обращению и уже не считая, какая это будет сегодня чашка кофе.

Они сидели и угощались за небольшим столиком в углу комнаты, а не за «столом начальника», и это делало общение неофициальным. Николя узнал на стене кабинета одну из маминых работ, купленную женщиной, которая приезжала из Киева налаживать контакты от имени этой организации. Катерина Ивановна подтвердила, что покупка была ее заказом, картина взволновала ее даже на сайте, а вживую еще больше. Хозяйка расспрашивала, нравится ли гостю Киев, чем он занимается там, во Франции, какие у него планы. Разговор был не обременительный, но Николя удивлялся, почему эта начальница расспрашивает о нем. Если бы о маме и ее творчестве, то понятно. И этот взгляд… И он решился спросить:

— Боюсь своей невежливости, но… почему вы на меня так смотрите, будто… странно как-то смотрите, извините мой интерес.

Катерина Ивановна оглянулась, поднялась, подошла к рабочему столу, взяла там сигареты и зажигалку, вернулась назад, села, но закуривать не стала.

— Ты прав. Я очень долго ждала этой встречи и не представляла, какой она будет, если вообще будет… — Она крутила в руках дорогую металлическую зажигалку и смотрела теперь только на нее, а парень смотрел на эту странную женщину, ничего не понимая.