Эдуард Лимонов - Седого графа сын побочный

И вот я сижу у склеенного кое-как корыта своей родословной. Теперь мне понятна моя ещё одна детская страсть к ботанике, например, и к путешествиям. Такая же, как у — назовем его дедом — у Александра Ивановича, он путешествовал в Корее, привез оттуда диковинных цветов, «розу Звегинцова» среди прочих, ну и шпионил, конечно, для Генерального Штаба, как Николай Гумилев в Абиссинии.

На многочисленных фронтах, где я сумел побывать, я везде чувствовал себя как дома, поскольку в моих венах течёт кровь многих поколений военных, мне было легко.

Две мои, условно говоря, «бабки» по отцовской линии, Елена и Надежда, были сестрами милосердия, и если Елена погибла в 1905 от тифа в Харбине до революции, то Надежда погибла в 1920 году в белогвардейском отряде от красноармейской пули в живот, по ту сторону Революции.

Прабабка Варвара, судя по всему, понесла от Ивана Александровича как минимум трижды. Я вот выследил судьбу одного её ребенка — моего деда. Не все доказательства на месте, но есть полная уверенность.

Что касается двух других их детей, то время плотно занесло все их следы. Маловероятно, что эти незаконнорождённые найдутся. Вероятнее всего, они тоже носили фамилию Савенко и жили с отчеством «Ивановичи». Поскольку солдат Иван Савенко (Порфирьев либо Андреев сын, назывался двояко, то по имени отца, то по имени восприемника своего) ведь был бесшабашен и незлобив. И Варвару свою, судя по всему, любил.

Вид человеческий постоянно живет в немедленном настоящем времени и потому для него так притягательно будущее время и полно загадок прошлое время.

В прошлом он ищет знаков, которых не увидел, а если увидел, то не понял, о будущем — неловко мечтает, всегда отклоняя его в свою пользу.

Лишь в мои поздние годы мне привелось разгадать некоторые загадки моей семьи, выйти на моих предков. Теперь там не мутное пятно, я его лицезрел прежде, берясь думать о моей семье, но вырисовались лица, возникли фамилии, я увидел эполеты, должности, принадлежность к аристократии Российской империи в случае моего прадеда. В случае прабабки — неграмотной дворовой девки — подтвердился бушующий в моих венах народ.

Многое, что мне казалось странным в моем отце и во мне самом, объяснилось, наша редкая «деликатность», что ли, приобрела причины.

Потому я и решился написать эту книгу, несмотря на то, что многие доказательства навсегда и необратимо съело время. Их не собрать. И молчит Антон Klimoff, взявшийся вместе со мною разгадывать мою родословную.

Она уже разгадана, Антон.

Вот она, я ее только что рассказал.