Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

— А вот и наша парочка тундровых журавлей влетела в ярангу! Наш яйценосный тыркылын [25] Тыркылын — буквально «носящий яйца». и его важенка! Идите сюда, на чотчот. Какие вы красивые, чисто мытые!

Заметив, что почти все женщины в яранге как бы декольтированы, Анна последовала их примеру, обнажив свою полную белую грудь. Самое удивительное было в том, что никто никакого внимания на это не обратил!

Танат и жена его выпили по чашке разведенного спирта и принялись за оленье мясо, которое подала на длинном деревянном блюде жена Вамче, еще стройная и миловидная Кымынэ.

Разговор шел о больших чукотских новостях. Три дня назад в Уэлен приехал районный представитель Министерства госбезопасности эскимос Атата с целью нанять на зиму несколько хороших упряжек, чтобы по первому крепкому снегу направиться в тундру для установления колхозного строя в хозяйствах, еще остававшихся вольными на Чукотском полуострове. Каюрам обещали щедрое вознаграждение новыми деньгами, кроме того, в пути предполагалось неограниченное угощение дурной веселящей водой. Так как власти не ожидали поголовного добровольного вступления в коллективные хозяйства, всех каюров вооружили новенькими трофейными японскими карабинами «арисаки».

Ринто внимательно слушал. Еще недавно его осенний приезд в Уэлен был для него настоящим праздником. Главное не торговля, не обмен, а встреча с давними друзьями-соперниками, знаменитыми поэтами, создателями танцев и песен. У Священного камня они исполняли только новые песни и танцы, созданные за долгий период зимнего одиночества, размышлений, общения с Великой Тишиной и Спокойствием, в которые погружалась на холодное время года природа, предоставляя человеку возможность обратить свой взор внутрь себя, подслушать у ветра напевы, подсмотреть движения у летящего облака, у бегущего оленя, у вспархивающей из-под ног вспугнутой полярной куропатки. Обычно он состязался с Атыком, признанным на морском побережье Великим Певцом, дальним своим родственником по отцовой линии. С Вамче, у которого он нынче гостевал, вел родство по женской линии, которая простиралась в соседнее эскимосское селение Наукан, оттуда на острова Имаклик [26] Эскимосское название острова Большой Диомид. и Иналик [27] Эскимосское название острова Малый Диомид. в Беринговом проливе, протягивалась на мыс Кыгмин, называемый тангитанами мысом Принца Уэльского. Он физически ощущал это свое протяжение в свободном пространстве той части планеты, которую Энэн даровал людям тундры и ледового побережья, и возможность свободного перемещения по нему придавала ему уверенность и внутреннюю силу. Но вот перед самой войной выяснилось, что американские и советские тангитаны установили государственную границу и стали внушать здешним людям, что они чужие друг другу и государственное родство куда как важнее и сильнее, чем родство кровное. Это было за пределами понимания людей Берингова пролива, и первое время они продолжали свободно общаться, несмотря на запреты властей. С появлением вооруженных пограничников властям пришлось договариваться о том, чтобы эти поездки перевести в рамки закона. Говорят, такой закон был создан незадолго до начала далекой Великой войны с фашистами, в которой Америка и Советский Союз стали союзниками. Но вот совсем недавно снова запретили свободное общение в проливе… Сведения о враждебности бывшего союзника, о коварстве и склонности к обману и хитрости капиталистов, особенно американских, исподволь внушались местному населению.

— Есть такой лозунг у большевиков, — продолжал разглагольствовать Вамче, человек осведомленный и любопытный, одним из первых в Уэлене окончивший ликбез, — сплошная коллективизация. Об этом мне сказал Атата. Тех, которые будут сопротивляться, арестуют и посадят в сумеречный дом. Такой дом уже построили в районном центре Кытрыне, обложили дерном для тепла, но окошки там крохотные и забранные железными решетками. Такой дом соорудят и у нас в Уэлене…

Ринто уже принял свое решение. Он усилием воли заставил себя обратиться мыслями к предстоящему песенно-танцевальному состязанию, которое ожидало его через несколько часов у Священного камня. Но в долгой дороге к свободе Анна, несомненно, будет помехой и большой обузой. Похоже, все же остается с Танатом, несмотря на то, что она долго не увидит бани, может, даже и никогда, раз она выбирает иную жизнь. Но это пока. Может быть, настоящая тоска по покинутому миру придет позже, во время тягостных, долгих темных ночей, когда неутихающий ветер, подняв снежную пелену, застилает все вокруг на расстоянии вытянутой руки? Она еще не испытала настоящих тундровых трудностей…

— В Курупкинской тундре у Ильмоча отобрали всех оленей, — рассказывал Вамче. — Самого же держали в сумеречном доме несколько месяцев. Первым пароходом увезли в Анадырь, оттуда дальше, в тангитанскую землю, в неволю…

«Он уже не вернется оттуда, — подумал про себя Ринто. — Как странно: Анна Одинцова по своей доброй воле выбирает жизнь в тундре, образ жизни чаучу, а исконного чаучу, лучшего хозяина увозят невесть куда, в чужую землю, в чужую речь, чужое окружение… Если смысл новой жизни в разрушении человека, то кому она нужна? Надо затаиться, уйти в Анадырское нагорье, куда не достанут длинные руки большевиков. Там в вековой дремоте лежат широкие долины, окруженные неприступными горами, пастбища тучны и достаточны… Вот только по древнему закону те земли якобы принадлежат народу каарамкынов [28] Эвенское племя, принадлежащее к тунгусо-маньчжурской языковой ветви. , ламутам, людям, которые ездят верхом на оленях. Однако по слухам за последние десятилетия этот народ так сократился и потерял столько оленей, что вот уже многие годы в долины эти не ступали оленьи копыта…»

Танат со смешанным чувством посетил школу. Оставив жену беседовать с директором, он зашел в класс, где впервые сел за настоящую парту, увидел настоящую, черную классную доску, о которой только и слышал от Льва Васильевича: в тундре классной доской им служила старая моржовая кожа, правда, достаточно черная. Отсюда он смотрел на заснеженную большую часть года гладь лагуны, тосковал по тундре и всю долгую зиму мечтал о наступлении весны, когда он поедет в родную тундру, привычную, уютную ярангу, к своим оленям, к матери и к отцу, к брату и сестре, увидит подросших своих племянника и племянницу… А потом, по прошествии какого-то времени мысли о тундре сменились мечтаниями о дальних путешествиях в большие города, а в последнюю весну эта мечта превращалась в реальность предстоящей учебы в Анадырском педагогическом училище. Мечтая о дальних дорогах, Танат никогда не представлял, что навсегда покинет родину, никогда уже не увидит ее. Но теперь обстоятельства складываются так, что не только большие города, Анадырь, но и Уэлен надолго останется только в мечтах и воспоминаниях.