Татьяна Веденская - Вторая половина Королевы

– Не нравится мне это, – нахмурилась я, намереваясь идти в отдел. Моя Королева целовалась с Кириллом Бергом. Нужно убедиться, что она в порядке.

– Так ты пойдешь к Игорю-то? – спросила меня Машка, когда я уже стояла в дверях бухгалтерии. В этот момент снаружи показалась фигура Панночки. Она была сегодня в красном сарафане из крепдешина, что еще больше усиливало эти нелепые народные мотивы, которые Панночке так не шли. Я невольно подумала о том, что ведь, наверное, Панночка одевалась, собиралась на работу, целовала своего мужа в щечку на прощание – обычный «проходной» поцелуй перед тем, как уйти. А сама она в это время скорее всего раздумывала о том, понравится ли этот сарафан ее любовнику Вите Постникову. Эффект наблюдателя. Увидев меня, Панночка тут же изменила выражение лица и поспешила на рабочее место. Сама невинность, сама сосредоточенность. Я повернулась, бросила хитрющий взгляд на Машку, а затем, копируя интонацию героини фильма «Любовь и голуби», пожала плечами, повернулась и пропела:

– Не пойду!

– Себя не жалешь! Его не жалешь? – подхватила Машка, смеясь. – Хоть объясни, какая муха тебя укусила.

– Укусила! Муха! – расхохоталась я. Настроение вышло из душа освеженным и чистым.

Каким бы сложным ни был мир, некоторые вещи были простыми. Кто заговорит первым после ссоры, проиграл. Есть те, кто любит, и те, кого любят. Правда не всегда стоит того, чтобы ее услышать. Ложь не всегда во спасение. Я еще не совсем понимала, чего именно жду, но знала – молчание действительно золото. В условиях вот такой тишины начинают быть видны и слышны вещи, которые в обычное время никто не может ни разглядеть, ни расслышать.

Работать не хотелось. Некоторые психологи считают, что для душевного здоровья человек должен менять место работы каждые три-пять лет. В этом случае я уже давно пересекла последний рубеж, до которого у меня еще оставались хоть какие-то надежды на мое здоровье. Я работала тут, в «Муравейнике», начиная с сотворения мира, работала шесть дней, на седьмой отдых. Я знала тут каждый закоулок, каждую стенку, каждый затерянный коридор. Знала, что около лифтов нашего здания есть углубление, в котором можно спрятаться и подождать – кого-нибудь или, напротив, пока все не уйдут. Холл пустовал, все уже разбрелись по рабочим местам. Я зашла в лифт, улыбаясь, а следом за мной, вынырнув из углубления, туда зашел он, Игорь мой Апрель. Я не успела отреагировать, только вытянулась струной и напряглась, он же спокойно нажал на кнопку моего этажа, а затем пристально посмотрел на меня.

– Ну, здравствуй, – проговорил он тихо и так спокойно, и я поняла, что он давно уже поджидал меня тут, в коридоре у лифтов. Возможно, стоял тут с того самого момента, как понял, что Машка Горобец понятия не имеет, что со мной случилось. Сколько мыслей, сколько неотвеченных вопросов можно породить тишиной.

– Ну, здравствуй, – ответила ему я и добавила, – дорогой.

– Значит, ты меня избегаешь? Сначала я отверг саму идею. Это же какой-то абсурд, разве нет? А теперь вижу, что это именно так и есть! – Игорь говорил спокойно, но оно было ложным, деланным. Игорь относится к тому типу людей, которые всерьез считают, что абсолютно на любое событие в жизни есть соответствующий стереотип поведения. И вот он смотрит на меня и думает, каким стереотипом мне наподдать, чтобы я начала вести себя нормально. Хотя бы предсказуемо. Непредсказуемость его буквально бесит, но он делает все возможное, чтобы это скрыть. Я задрала подбородок и ответила на его прямой взгляд.

– Я тебя не избегаю, просто не бегаю за тобой. – Я пожала плечами. Поиграем в гляделки.

– Ты не ночевала дома, – сказал он после долгой паузы.

– Так вышло.

– Это все, что ты можешь мне сказать? – разозлился Апрель.

– Я не придумала никакого достойного объяснения. Это – честно.

– Ты хотя бы можешь сказать почему? – Его красивые зеленые глаза обвиняли меня во всех смертных грехах. Я молчала. – Хотя бы сказать, где ты была.

– У сестры, – призналась я. Игорь отошел от меня, отвернулся, запустил ладони в волосы, пытаясь собраться с мыслями, применить ко мне какую-то новую логику. Я молча ждала, что будет дальше. Тогда он обернулся и почти закричал на меня.

– Черт возьми, ты можешь мне просто объяснить, что происходит? Ты хочешь разорвать наши отношения?

– Нет, – ответила я.

– Нет? – переспросил он. – Нет?

– Ты хочешь ко всему приклеить соответствующий ярлычок? – спросила я. Игорь хотел что-то ответить, но лифт остановился, и двери раскрылись. Даже двадцать шестой этаж – это недостаточно высоко, когда двум молодым людям нужно выяснить отношения. Я сделала шаг наружу, и тут Игорь схватил меня за предплечье. Так больно, со всей силы, дернул назад и развернул к себе. Я никогда не видела у него такого выражения лица. Напряжение, от которого скулы выступили вперед, а губы стали тоньше, потому что он их сжал.

– Если тебе есть что мне сказать – просто скажи, и покончим с этим, – процедил он сквозь зубы.

– Мне нечего тебе сказать, – прошептала я, вскрикнув, потому что Игорь сжал мне предплечье. Кажется, он этого даже не замечал. Я смотрела ему в глаза, не отрываясь, не меняя позы. Двери лифта закрылись, наши лица были напротив друг друга, наши глаза – бойцы-рыцари на конях. Два шахматиста, обдумывающие следующий ход. Наше время на исходе. Мы стояли в закрытом лифте, который, в отсутствие команды, просто застыл на двадцать шестом этаже. Затем погас свет. Тишина и темнота. Затем лифт тронулся и пополз вниз, а мы так и стояли. В какой-то момент Игорь ослабил хватку, а затем и вовсе отпустил мою руку. Потом он заговорил – с огромным напряжением, словно продираясь через тяжелую, давящую толщу воды.

– Хорошо! Ладно, Фаина, хорошо. Твоя взяла. Я не должен был молчать, слышишь? – почти крикнул он. – Да! Я знаю! Я не должен был молчать.

– Так не молчи, – прошептала я в ответ.

– Я должен был рассказать тебе о квартире, – наконец выдал он.

Я стояла в темноте и прислушивалась к собственному сердцебиению. Затем я нажала на кнопку какого-то этажа – вспыхнул свет. Игорь щурился, пытаясь разглядеть меня, понять, о чем я думаю. Ха-ха, наивный. Это не так просто сделать с человеком, который, как правило, думает всякую ерунду. Хотя… Мы, люди, всегда знаем намного больше, чем нам кажется, мы чувствуем мысли друг друга, умеем читать по лицам – сомнения и тайны, незаданные вопросы. Мы долго молчали. Я просто не знала, что сказать.

– Ты, наверное, хочешь знать, почему я не стал тебе о ней говорить?

– Я знаю, – пожала плечами я.

– Знаешь? Или думаешь, что знаешь? – спросил он с обвинением.

– А ты хочешь мне открыть глаза, рассказать правду, или просто сказать то, что, как тебе кажется, я хочу услышать? Ты знаешь, что в моей жизни не было другого такого мужчины, который бы настолько соответствовал моей мечте во всех мельчайших деталях, что невольно начинаешь подозревать, что ты либо в матрице, либо смотришь хорошо поставленный спектакль одного актера.