Владимир Шаров - Будьте как дети

Следующего этапа надо было ждать почти сутки, пока же чекисты с чоновцами оставались в бездействии и оттого сильно нервничали. Особенно их смущало, что после экстренного выпуска «Вестника» на набережной и на пляже, везде вокруг особняка собралась целая толпа горожан, кордоном и угрозами ее удалось оттеснить в лучшем случае метров на пятьдесят от позиций. Наверное, один конный эскадрон без труда разогнал бы зевак, но приказа не было, и людей с каждым часом становилось больше и больше.

По календарю солнце 23 мая заходит в 21:52 минуты. Несмотря на полный штиль, садилось оно красным, и такой же красной и круглой была уже взошедшая луна – верная примета, что к утру поднимется ветер. Тем не менее условие, которое ставили детдомовцы, нарушено не было, и чекисты получили приказ готовиться: в любую минуту коммунары могли начать выходить из особняка. Скоро они и в самом деле показались в дверях, но от их вида у солдат, простых деревенских парней, глаза повылазили на лоб.

Обычной детдомовской формой было военное обмундирование: кирзовые сапоги и шинель, только без армейских кантов, лычек, нашивок. Однако сейчас по парадной лестнице прямо на чоновцев с винтовками наперевес спускались тощие полуголые фигуры с закрытыми масками лицами – на них сгодилась упаковочная бумага – в довершение маскарада сплошь босые и в белых шифоновых туниках. По предположению следующего номера «Азовского вестника», цель карнавала была прагматическая – помешать чекистам опознать и отбить своих детей. Но не думаю, что дело здесь только в чекистах.

В этих странных одеяниях, разбившись на семь отрядов, коммунары шли церемониальным маршем, хоть и босые, уверенно, пожалуй что и молодцевато печатая шаг; толпе их выучка понравилась, многие даже аплодировали. Дальше, по-прежнему хорошо держа строй, отряды детдомовцев один за другим, не спеша, пересекли набережную, потом по гранитным ступеням вышли на пляж и направились к морю. Дно здесь было из мелкого белого песка, летом всегда полно купающихся. Печась об их безопасности, в мае четырнадцатого года Дворянское общество на собственные средства возвело на берегу семиметровую вышку для спасателей. В городе ей были обязаны жизнью никак не меньше ста человек. Правда, с тех же военных лет, даже в сезон, по вечерам пляж считался закрытым и на вышке никто не дежурил.

Но, когда первые из коммунаров подошли к воде, толпе сделалось ясно, что наверху кто-то есть. На фоне круглой яркой луны четко выделялась стоящая лицом к морю человеческая фигура, и люди с особенно острым зрением утверждали, что на вышке – нет сомнений – любимый интернатский учитель Полуэктов. Их не смущало, что Полуэктов известен в городе почти двухметровым ростом, фигура же вполовину короче. Дело в том, объясняли они, что Полуэктов стоит на коленях. Скорее всего, так и было: на вышке, будто Симеон Столпник, молился именно отец Никодим. «Азовский вестник» в этом не сомневался, по обрывкам слов, временами долетавших до толпы, его корреспондент даже восстановил одну из молитв, очень похожую на те, с которыми отец Никодим и при нас обращался к Господу.

Он говорил: «Господи, любимый мой Господи, вспомни, как Ты сам шел по водам и они не расступались, не хуже тверди земной держали Тебя. Безгрешный, неотягощенный злом, Ты был легок, почти невесом, и покоить Тебя им было в радость. Посмотри, Господи – разве эти дети не праведны, не чисты, как Ты Сам? Даже если кто-то из них прежде нарушал заповеди, они столько страдали, что давно искупили свой грех. Господи, Боже мой, ненаглядный, единственный Боже, – заклинал он Христа, – сотвори чудо: не дай пучине вод разверзнуться у них под ногами, ведь и помыслы их чисты. Они поднялись в путь не суеты ради, они идут к Тебе, в Твою Святую землю, они веруют в Тебя и, как Ты, готовы жизнь положить, чтобы спасти последнего из грешников».

Когда первые из коммунаров ступили на идущую прямо на юг в Иерусалим лунную дорожку, расстеленную для них Господом, она, словно непрочный плетеный настил, напряглась, прогнулась, по ней пошла рябь – и толпа замерла. Однако Полуэктов стал молиться еще истовее, еще громче и яростнее, и дорожка, будто испугавшись, выровнялась, сделалась по-старому гладкой. Впрочем, тут, у берега, на мелководье никакой опасности для коммунаров не было. Потом почти до горизонта детдомовские отряды шли по ней, как по набережной, мощно, уверенно печатая шаг, и лишь на линии, разделявшей небо и море, то ли из-за налетевшего шквала, то ли она просто устала, с дорожкой опять начались нелады. Но и здесь обошлось. С одной стороны, в толпе, хоть и на пределе зрения, видели, как курсанты словно в немом кино, точным балетным движением сбросили винтовки в воду, а с другой – Полуэктов, быстро, почти лихорадочно зачастивший свою молитву, похоже, снова был услышан. Так или иначе, дорожка разгладилась.

Коммунары давно скрылись за горизонтом, но собравшаяся на набережной толпа продолжала стоять; лишь когда рассвело, народ стал расходиться. Повода вроде бы не было, но настроение у всех было печальное. Люди друг с другом даже не прощались, просто тихо шли домой. Вообще было такое чувство, что, что бы ни было дальше, таганрожцы от этой истории устали и хотят ее поскорее забыть. Газетчики были уверены, что постепенно люди всё примут и всё переварят, и еще долго поход коммунаров в Святую землю будет главной темой городских посиделок. Но потом признали, что ошиблись, – в разговорах детдомовцев почти не поминали.

Что же до того, дошел ли кто из коммунаров до Малой Азии, то лично я в их успехе сомневаюсь. Данный вопрос занимал не меня одного. Но ответа нет и сейчас. Хотя «Азовский вестник» после закрытия возвращался к той ночи скупо и неохотно, в номере от 5 июля он сообщил, что в сети к феодосийским рыбакам попали семь тел утопленников, по виду детских, но в воде они находились больше месяца, и опознать погибших не получится. Впрочем, газета оговаривалась, что это почти на двести километров западнее дороги, по которой шли детдомовцы. Что трупы могло снести к Крыму течением, никто и не заикнулся.

Через месяц после публикации об утопленниках – вряд ли здесь есть связь – из Москвы прибыла комиссия союзной прокуратуры. Ею заново были допрошены и городские власти – от секретаря горкома партии до рядовых чоновцев – и те, кто работал в детдоме. Особенно интересовала следователей фигура Полуэктова. Чекисты ничего любопытного рассказать о нем не сумели, другое дело – коллеги отца Никодима из бывших гимназических учителей. Против ожидания на допросах они держались весьма откровенно. Из их показаний явствовало, что именно Полуэктов подвел детдомовцев к мысли пешком перейти Черное море. Сделано всё было умело, так что в конце концов коммунары начали думать, что это решение принято ими самостоятельно, а Никодим, наоборот, их удерживает.