Александр Варавин - Пройдя долиной смертной тени – 2

В этом смысле шены имели преимущество. Ребенок, попадая в обучение, имел больше шансов сберечь изначальную форму нетронутой, потому что его тело и сознание было полностью занято практикой. Когда ученик начинал учиться управлять инструментом, данным ему при рождении, соприкасаясь с энергиями областей существования и их обитателей, то места для накипи переживаний и словесной шелухи обыденной жизни уже не оставалось. Единственный порок, к которому всегда были склонны шены и который погубил нашу традицию — это упоение собственной силой.

— Я много слышал о практике Дзогчен, которая легла в основу школы Ньингма. Это же часть бонской доктрины. По-моему, ты говоришь об этом, — вставил Эрик.

— Да, доктрина — это очень впечатляющее и красивое слово. Ты отчасти прав, потому что это Дзогшен. Если дословно, то в традиции Ньингма это значит «достижение изначальной формы». Великий Падмасампхава, Второй Будда, сын мастера бон Дранпа Нампха, соединил две традиции в одну, и считается, что его деяние было основой слияния двух противоборствующих учений в одно — Ньингма.

— У меня была возможность познакомиться с этим предметом, — заметил Эрик. — По сути, буддийская Дхарма и бонский Дзогчен — это один и тот же способ просветления. Только буддисты исходят из того, что человек изначально «не просветлен», но в процессе практики он сможет взобраться на вершину, оставив внизу все то, что ты называешь мусором сознания. Практика Дзогшен подразумевает, если использовать эту же аллегорию, схождение человека с горы, оставляя на вершине страсти, желания и страдания, к подножию, где он появился в мире живых в изначальной, ничем не замутненной форме. На мой взгляд, это одно и то же.

— Да, аллегория, аллегория, — посмаковал Такрон и это слово. — Тебе бы быть ламой. Но истинные шены понимают все буквально, потому что несут в себе подлинное знание от Шенраба Мивоче. «Дзог» для них значит «завершенный» или «совершенный». Добавь сюда слово «шен». И, кстати, ты упомянул о страдании. Большинство людей избавление от страданий часто связывают с учением Будды. Верно?

— Допустим, — немного подумав, уклончиво произнес Эрик.

— Какое же страдание имеется в виду, от которого люди так хотят избавиться?

— Ну, наверное, желания, сомнения, неудовлетворенность собой…

— Как насчет грызущего чувства голода при полном отсутствии еды, постоянной боли и невозможности пошевелиться, если сломана шейка бедра? Или ежедневные побои, пытки или непрерывный адский труд крестьянина, от которого ломит и разрушается тело? Эти виды страдания тоже считаются?

— Да, — уверенно ответил Эрик, — это тоже относится.

— Разве возможно в мире живых избавиться от этого вида страданий? Если ты не чувствуешь боли, не испытываешь чувства голода, не работаешь до седьмого пота, то у тебя не возникнет ни желаний, ни сомнений, ни даже мыслей. Это значит, что ты полностью просветлен и, скорее всего, умер окончательной смертью. Нет тела, нет страданий. Как только сознание избавляется от всех телесных сигналов, человек просветляется и умирает. Любое тело, не подающее и не получающее сигналов, разрушается и умирает. Значит, полное просветление связано со смертью.

— Ты просто морочишь мне голову! — сердито сказал Эрик.

— Нет, это просто мое мнение о просветлении и страдании, — рассмеялся Такрон. — И, к тому же, как возможно существование в мире живых без страдания тела от работы и боли?

Тем временем слуга Тхуптэна, притащив огромное серебряное блюдо, принялся доставать из тандури куски запеченного в гранатовом соусе цыпленка. Выложив ароматно пахнущие ломти на поднос и, поставив его на низкий столик, он добавил деревянные чашки с соусами. Пыхтя от усердия, непалец подхватил столик и переставил его к Эрику и Такрону.

Оба с жадностью принялись за еду.

— Я часто думаю, — прожевав и проглотив первый самый вкусный кусок, сказал Эрик. — Когда умирает истинный шен, маг или такой как ты, они сохраняют свои способности там, в мирах посмертия?

Такрон ответил не сразу. Доел свою порцию, аккуратно вытер руки о полотенце, лежавшее на краю подноса, не спеша сделал глоток чая.

— Да, истинный шен сохраняет, — медленно произнес он. — Чем дольше практика, тем больше возможностей у шена сохранить проекцию эмоций тела в своем сознании. Если ты соблюдал образ жизни, соответствующий заветам Шенраба, то ты просто уходишь в область дэвов, даже если рядом нет шена Бытия. Но бывает так, что, проживая жизнь, даже истинный шен допускает фатальные ошибки, исправить которые у него нет возможности. Но и тогда у умершего шамана есть сила бороться в мирах посмертия за проход к выбранной им области.

Потому что, в отличие от демонов нижнего мира, у шена другая природа энергии. С ее помощью можно побеждать. У сошедших с пути, магов крови, шансов нет. Природа их силы происходит от энергии демонических миров. Но они делали и делают свой выбор еще при жизни.

Оба в молчании закончили ужин. Затем Эрик встал и направился к шатру. Он заметил, что в последние дни сонливость, как какая-то болезнь, начала накатывать на него в самое неподходящее время, принуждая лечь и погрузиться в дрему. Будто он не в Непале, а в Африке, укушенный мухой Цеце. Зайдя в шатер, он заснул, еще как следует не устроившись на мягком индийском ковре.

Проснулся он среди ночи. В шатре горели четыре свечи, установленные на металлическую треногу. Такрона не было. Выйдя наружу, Эрик обнаружил его сидящим у ярко горящего костра. Такрон бездумно смотрел в огонь, по его лицу мягко скользили отблески пламени. Эрик тихо уселся рядом.

— Тридцать лет назад прорицатель дал мне видение, — неожиданно заговорил Такрон, не отводя глаз от огня. — Я говорил с Шенрабом в большом тронном зале. Зал поражал своим роскошным убранством, и мои глаза слезились от сверкания драгоценной отделки. На невероятной высоте купол потолка сходился четырьмя золотыми огромными лепестками в центр, где горела ярким светом пятиконечная звезда. Словно перевернутый бутон лотоса, опирающийся на колонны, отделанные драгоценными камнями. Пол был выложен мозаикой изображавшей руны и символы Бон.

Посреди зала возвышался огромный трон, целиком сделанный из золота. На троне сидел Царь Шамбалы, держа в левой руке свой посох, и строго смотрел на меня. С обеих сторон трона стояли Гаруды, хлопали крыльями и злобно царапали пол своими когтями. Я подошел к Тонпа и с поклоном опустился на колени.

— Шен! — Тонпа Шенраб легко ударил меня кончиком посоха по левому плечу. — Тебе не следует брать ученика, твоя линия должна закончиться.

— Почему, Господин? — спросил я.

Тонпа Шенраб улыбнулся мне и… исчез.

Такрон оторвал взгляд от огня и лег на спину прямо на землю.