Джеми Аттенберг - Время повзрослеть

Прошло пять минут; я позвонила еще раз и услышала, как кто-то воскликнул: «О господи!» Наконец шаркающей походкой в холл спустился какой-то мужчина в банном халате и полосатой шелковой пижаме. Он выглядел бледным и помятым и был невероятно высокого роста, из-за чего казался толстым, ну или просто крупным, хотя на самом деле под кожей у него не проглядывали даже мышцы. Казалось, он был голоден. И все же кое-что классное у него имелось, например великолепная шевелюра цвета корицы, а еще глаза — самые идеальные зеленые глаза из всех, которые мне когда-либо доводилось видеть, зеленый цвет в них как будто кристаллизовался. Он пристально смотрел на меня, и я была в его власти, там, в его глазах. Потом он прикрыл их рукой от яркого зимнего света, бьющего из-за моей спины.

— Чего тебе? — спросил он. — Продаешь печенье девочек-скаутов или что-то в этом роде? — Он потер живот. — Вообще-то сейчас я бы не отказался от парочки мятных леденцов.

И тут я узнала его голос. Он снимался в анимационной трилогии, которую я смотрела, когда была маленькой, озвучивал вредного говорящего кота, приятеля героического говорящего пса. История была проста донельзя: они попадали в переделки по всему миру. Лицо актера я не знала так хорошо, как голос, потому что остальные его фильмы были для взрослых. Хотя я видела его на прошлогодней церемонии награждения премией «Оскар», которую мы смотрели с родителями за тазиком с попкорном. Тем вечером все казались довольными; у папы был ясный и присутствующий взгляд, мама спокойна. Папа захлопал в ладоши, когда объявили имя этого актера, а когда мы уставились на него, сказал: «Что? Я в восторге от этого фильма». И вот он здесь, стоит прямо передо мной.

— Я ищу папу, — промямлила я, мгновенно утратив всю свою взрослость. Я назвала его имя. — Он здесь? Я видела, как он заходил.

— Вот дерьмо, — выругался актер. — Так, ладно. Ну и дерьмо. — Он выглянул наружу и посмотрел по сторонам. — Ладно, заходи, не стой там.

Я проскользнула в дом. Внутри все было обшито полированным темным деревом.

— Стой здесь. — Он поднес указательный палец к моему лицу, как будто перед ним была собака. — Стой.

Он направился в глубину холла, где виднелась комната, с виду похожая на кухню, повернул налево и исчез.

Я стала рассматривать книжную полку с фотографиями в рамках. На них был запечатлен тот актер и другие люди, некоторые из них — знаменитости. На одном фото он и еще трое мужчин, все очень загорелые, сидели в лодке, перед ними стояло наполненное кубиками льда ведро с бутылкой шампанского. Другое фото было словно из иной эпохи, скорее всего, сороковых годов: портрет строгой молодой красавицы с аккуратными локонами. Я увидела также фото актера с мягкой игрушкой — котом, которого он озвучивал. Из кошачьего глаза торчал сигаретный окурок. Мне вдруг захотелось стащить у него что-то. До этого я никогда в жизни и не помышляла о подобном, но к черту старые правила: у меня просто плавился мозг. Я была готова как нарушить, так и применить любой существующий закон.

Из дальней комнаты донесся грохот. «Почему я стою здесь?» — спросила я себя. Лишь потому, что мне так велели? Я не обязана никого слушаться, я живу по своим правилам. Я направилась вглубь холла на кухню, которая была вдвое больше нашей; внутри все сверкало и блестело новизной. Я повернула налево, в боковую комнату, где увидела папу, согнувшегося над разбитой лампой. В беззвучном режиме работал телевизор, играла джазовая музыка — фри-джаз Орнетта Коулмана [24] Орнетт Коулман (1930–2015) — американский джазовый саксофонист и композитор. Один из самых известных джазовых новаторов, пионер фри-джаза. .

Я сразу узнала эту музыку, ведь папа приучал меня к своим вкусам. У него с детства хранился оригинальный альбом — тот самый, с «Белым светом» Джексона Поллока [25] Пол Джексон Поллок (1912–1956) — американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма, оказавший значительное влияние на искусство второй половины XX века. на внутренней стороне обложки. Несколько месяцев назад, после того, как учительница рисования сообщила родителям, что у их дочери настоящий талант и им стоит поспособствовать моему поступлению в специализированную художественную школу, он дал мне его послушать.

— Для некоторых этот альбом — само совершенство, другие его терпеть не могут. Я отношусь к первой категории, — сказал он тогда, а потом мы пошли с ним в Нью-Йоркский музей современного искусства, где он показал мне эту же картину Поллока в оригинале.

— Наши миры пересекаются, Андреа, — сказал он.

Я безумно любила отца.

— Знаешь, это как бы портит мне весь день, чувак. Я вообще-то собирался расслабиться, — послышался голос актера.

Перед ними на невысоком кофейном столике валялись иголки, резиновые жгуты и целая куча маленьких целлофановых пакетиков. Короче говоря, повсюду была наркота. Я тихонько охнула; оба повернули ко мне головы.

— Детка… — начал было папа, не прекращая возиться с лампой.

— Оставь как есть, завтра придет домработница. Все в порядке, — сказал актер. — Она ломаного гроша не стоит, и все равно я ее терпеть не мог.

— Что ты здесь делаешь? — спросил меня папа.

— Я пошла за тобой, — ответила я. — Я волновалась за тебя.

Мужчины раздраженно фыркнули.

— Мы не хотим, чтобы из этого вышло что-нибудь худое, Андреа, ведь ты такой чудесный ребенок. — Голос актера смягчился, к тому же он знал мое имя, и именно это больше всего меня взбудоражило. — Артур, я думаю, вам обоим лучше уйти.

— Конечно, — согласился папа. — Прости, что доставил столько неприятностей, дружище.

Актер проводил нас к выходу.

— Я завтра еду на побережье, вернусь через месяц-другой. Тогда и свяжемся.

— Ладно, не пропадай.

Они обнялись. Актер погладил меня по голове и сказал:

— Шпионить за другими нехорошо, но твои навыки ищейки достойны похвалы.

Дверь закрылась. Все это произошло за каких-то две минуты.

— Ладно, теперь ты, — нетвердым голосом произнес папа, нацепив свои флуоресцентные очки. — Давай-ка отведем тебя обратно в школу.

Конечно, на самом деле вела его я, а он плелся за мной. На углу он остановился и положил руки мне на плечи, как будто собираясь что-то сказать, хотя на самом деле просто хотел передохнуть.

— Кофе поможет? — спросила я.

— Может быть, — ответил он. — Хотя бы согреемся.

Мы купили кофе у торговца на Восточной Четвертой улице. Папа рылся в карманах в поисках сдачи. Мы оба пили некрепкий и сладкий.

— Не помню, вреден ли кофе в твоем возрасте, — дрожащим голосом произнес папа. — Он не замедлит твой рост?

— От одной чашки не умру, — ответила я.

Каким-то чудом кофе помог. Полностью не протрезвил отца — все-таки он предназначен не для этого, — зато зарядил энергией. Внезапно у него появились мысли. Мы уже стояли на платформе в ожидании поезда, который должен был увезти нас обратно в жилой квартал, как вдруг папа захотел рассказать мне все, что знает, прямо сейчас. У него было достаточно жизненной мудрости, чтобы ею поделиться. А я верила его словам, и все это казалось таким безотлагательно важным.