Михаил Тарковский - Полёт совы

— Да ладно, Валентина Игнатьевна. Всё хорошо.

— Да как ладно? Вы ведь вдвойне герой — ещё и плашкоут притащили!

Я немного волновался и думал, что Матвей придёт на следующий день с бутылкой и разговором. И не знал, хорошо это или нет. Конечно, и радость была в таком повороте, и неловкость: пришлось бы с Мотей по всем правилам пить, а не хотелось, да и возврат к пьянке сводил на нет всё спасение.

Через день я встретил Матвея. Он только что поднялся по нашей бесконечной лестнице и шёл по краю угора. С бачками, ружьём, весь перевьюченный — ездил на охотничий участок. Говорю об этом специально, потому что у него рядом с посёлком есть ещё озеро, где его дед охотился и где он весновал на ондатру и уток. А у меня на озеро план.

Приземистый, широкий и на редкость кряжистый, Мотя кивнул, приветливо поздоровался за руку. Я спросил про лодку:

— Да нашёл вчера, к Сурнихе прибило. Под ту сторону.

— Это сколько кил о метров? — зачем-то ударил я на «о».

— Пятнадцать килом е тров, — сказал он буднично, и мне стало неловко.

— Н-да… — я покачал головой.

— Давай, Серёг. Заходи, если чо надо будет.

Интересно наблюдать за собой. Вроде сознательный человек, а внутри будто сидит кто-то серый, как крыс. Практичный, животный, который, чуть что, как пролитая вода, стремится занять место на плоскости, где попокатей. И если его не осаживать, опозорит так, что не отмоешься, как с этим окурком на покрывале, к которому моё нутро дёрнулось, подалось судорожно, испугавшись за материальное. Меня и раньше расстраивали эти тельные, подобные мышечному электричеству, судороги — казалось, у меня не может быть черт, которые презираю в других. Гордыня крайнейшая! Потому что главное — не какие качества тебе дадены, а как ты Божьему в себе помогаешь. Хотя всё от обстоятельств зависит: бывает, пока один — ещё справляешься, а как с людьми захлестнёшься, так всё Божье куда-то делось, а одна гордыня и вылезла. Видно, я чего-то главного не понимаю, не знаю, например, где настоять, где уступить, и от этого мучаюсь.

Конечно, я могу быть и твёрдым, и чувствовать границу, дальше которой не двинусь, но от стыда не могу избавиться ни при каких обстоятельствах: едва отобью край колышками, стану рядом как дурак — и чувствую себя так же фальшиво, как когда и прослабляюсь. Хотя точно знаю, что и в силе слабость бывает, и в слабине сила. А сам иногда уступаю вроде, а от уступки мне подпитка — раз другому прибавка, и я как при ней.

По крайней мере, так казалось, когда Эдик стал поддавливать с мотором. Он просит, значит, нужно. А мне почти всё равно. Ему край, а мне серёдка. Сижу, проверяю тетради. Приходит Эдик. Он запил с кем-то, из-за этого поругался с женой, но потом что-то свежее и весёлое переложило ссору, и ко мне он ворвался, как обычно, полный предысторией, сияющий и требующий гостеприимства:

— Серёг, здорово! Разрешите ввалиться! — крикнул он, сияя счастьем до ушей и будто неся счастье другим.

— Заходи. — Я оторвался от таблицы.

— Здравствуйте, — сказал торжественно, оглядывая восторженно комнату.

— Ну проходи… — отвечаю сдержанно.

— На-ка, — протягивает свёрток с рыбиной и белую бутылку, выпукло и самодовольно блестящую круглыми плечиками, очередные «Хрустально-медвежьи озёра», «Озёрные медвежьи родники», прущие ацетоном. И вдруг пугающе посерьёзнел: — Сергей, у меня дело к тебе. Токо не пугайся.

— Что такое? — насторожился я.

— Га-га-га! — он указал на меня пальцем: — Задёргался!

И, деланно нахмурившись, сказал:

— У тебя стопки есть? — И тут же залыбился, довольный розыгрышем: — Ха-ха-ха! А скажи — испугался!

— Эдик, стопки есть, да только я работаю.

— Да лан, работа не волк. И не росомага, хе-хе. В тайгу не удерёт. Я же к тебе не каждый день вот так вот прихожу.

— Как не каждый? А на лодке тогда?

— Дак то на лодке, — с неожиданным умудрённым холодком парировал Эдя, показывая, что он всегда начеку. — А это сухой ногой.

В такой обстановке два пути-сценария, исключая, конечно, выгон гостя восвояси. Сценарий первый: наотрез отказаться, что чревато препирательствами, потому что гостю не гордо «в одново» пить, так как он не «ганька же какой-нибудь»… Вот не хотел, а чувствую, завязывается какое-то руководство по обращению с подвыпившим гостем, но иначе не выходит — нужна полная ясность.

В общем, если продолжительность препирательств превосходит по времени краткое и решительное совместное питьё «по три стопки и шабаш», то целесообразно выпить по три стопки. Это и есть сценарий два. Если окружающая обстановка располагает нужным реквизитом, например, надетая на тебя куртка или стоящие на тропинке заправленные канистры, то можно сказать, что рад бы загудеть, да через минуту едешь на рыбалку с кем-нибудь очень пунктуальным и свирепым на расправу с опоздавшими.

Доктрине, что пришелец многого не просит, а только, дескать, поддержать тремя стопками, можно противопоставить то, что ты так не умеешь , мараться тремя стопками не привык и сам способен загудеть так, что тошно станет всем и гостю в первую очередь, и что скоро тебе на работу. Позиции слабая, так как у гостя наготове проверенный козырь: «Ладно, я тогда сам по себе посижу, — и грозное: — Это хоть можно ?»

Так как невозможно спрогнозировать, сколько времени отъест тот или иной вариант, никакой гарантии эффективности дать нельзя. Многое зависит от мастерства противника, с каким он может растягивать процесс, используя все способы давления и манипуляций понятиями «ты чо как не русский?» или «где твоя широта души?». Второй сценарий опасен ещё и тем, что, почуяв слабину, противник закрепится на завоёванных рубежах и перейдёт на позиционную войну, в которой определяющее значение приобретут объёмы его боекомплекта. Главный же минус второго пути состоит в том, что в случае если противник всё-таки не ограничится тремя залпами и вынудит вас к дальнейшей совместной операции, то при её затягивании есть опасность скатиться в полномасштабное обоюдное застолье. Аргументация в этом случае следующая: раз уж день пропал и всё равно придётся с негодником сидеть, то не лучше ли это сидение скрасить хмельным скрасом? Заодно и увеличив вдвое скорость расхода топлива.

Состояние гостя также влияет на тактику и стратегию обороны. В некоторых случаях, когда он близок к готовности, результативно увалить его частой очередью стопарей. Однако квалифицированный супостат, как правило, тонко контролирует ситуацию в любом состоянии и, видя подвох, будет отставлять стопку, пригублять, половинить, четвертить и всячески избегать её заглатывание и даже, если надо, притворяться ещё более невменяемым. Из всего сказанного следует, что наименее затратным способом борьбы с нарушителем домашнего пространства является прямой и честный отказ в посадке.