Алексей Леснянский - Отара уходит на ветер

Пока пацаны собирались, дед шаманил над картами озёр. Был он заядлый рыбак, на дух не переносивший лов на сети и по-своему приучавший мужиков к удочке. Собираясь на смену, старик обязательно наведывался в совхозную контору и просил распечатать ему подробные карты окрестных озер в десятках экземпляров. Далее затаривался пятком мешков отрубей, мешком зерна и ехал на работу. В свободное время рядом с вагончиком готовил приманку. Для этого брал мучные отруби, замешивал их с заранее распаренными зернами, катал из этой массы шары и при случае разбрасывал подкормку на озёрах под нужное словцо. Затем на картах обозначал православными крестиками места силы. Рыбаков через вагончик проезжало порядочно, им и раздавал «рыбные» листы. Условия у старика было одно: никаких сетей. Мужики из корневых слово держали, так как ехали не за карасём да карпом, а отвести душу. А браконьеров дед вычислял сразу по чересчур бесцеремонной или, наоборот, хитро-мудро-интеллигентной манере себя подавать. Иной раз не ленился и с инспекцией на озёра выехать. Увидев бесчинство (что редко случалось), не корил, лишь бросал «Эх, вы-ы-ы» и оставлял шабашников наедине с совестью.

Перед уходом дед не стал запирать вагончик — лишь на проволоку дверь привязал, чтобы от ветра не хлопала. На столе рядом с аккуратными кипами карт с рыбными могилками была оставлена записка:

Мужики!

Берите карты (кому какую надоть) и рыбальте с Богом. Жор у рыбёхи нынче так себе, аппетита у неё нуль с минусом, берёт она в основном на тесто, проверено. Сетёхами не балуйте, динамитом не промышляйте — грех. Если кто забыл соль иль спички — ищи в ящике под кроватью. Подбросите нам с пацанвой крупы ли, вермишели или какой другой твёрдый припас — мы не гордые, будем рады. Разжился бы и табачком. Так-то ничаво, да мои разбойники покуривать зачали, таскают втихаря «Примы» мои. Не знаю уже куда прятать — Санька везде найдёт, нюх у подлеца отцовский. А картошки и лука нам — спасибо — не надо, урожай в прошлом годе добрый, грех жаловаться. Вернёмся ли сегодня с ребятами, нет ли — не ведаю, небольшие загвоздки. Оставайтесь с ночёвкой, кому приспичит. Дрова под вагончиком.

Дед Архип

Прощались…

— О плохом не думайте, а то беду накличете, — напутствовал старик. — Пока она ведь что, отара-то? Пасётся она. Сытая, привитая, постриженная, в креолине купаная. Вольготно ей сейчас. Куды хочет — туды бредёт, травку подходящую выбирает. Без человека ей даже сподручней: никто не тревожит, не заворачивает, направление не задаёт. Это она ведь только для нас потерялась, в трёх наших головах, а для самой себя — нет. Хорошо ей на вольном промысле. Самоуправство у неё там образовалось: ведуньи полковниками стали, матки — сбоку, ягнятки — по центру… Ну, с Богом!

— Бога нет, — брякнул Санька. — Фигня всё это. Его придумали для олигархов, чтоб простой народ в кулаке держать, чтоб не рыпались и своё место знали.

Где это Санька вычитал, выслушал или высмотрел — покрыто мраком. Не беда. Должна же быть хоть какая-то тайна в легенде, а то всё как в степи — на ладони. Дед словил в траве кузнечика и предложил атеисту:

— Ну-ка состругай мне такого же. С такими же ногами-циркулями да кишками в нитку. И чтоб сердечко с точку. И стрекотал чтоб мне в траве, жопкой двигал, скакал козлёнком, а не Тимошкой валялся. Состругаешь — Бога нет, ты над всем хозяин.

— Ага, пусть сострогает, — поддакнул Вовка и сразу получил от деда подзатыльник.

— Не подсирай, негоже, — сказал старик, перекрестил ребят и, сгорбившись, подался к коровам.

…Отправились в путь и парни…

Читатель, ты когда-нибудь шагал налегке? Ну, когда нет у тебя в подчинении ни овец, ни КРС, ни свинства, и ты сам по себе? Сладостное, доложу тебе, ощущение. Год в степи поживи — как болид залетаешь, ручаюсь. И главно — без устали. Может, и навалилась бы усталость, но Бог для такого случая специально ночь придумал. В степи, например, она часто густая, поневоле приходится ложиться на боковую. Словом, кромешная мгла быстрее настанет, чем ноги у тебя сдадут.

А если в городе тебя, читатель, тьма настигнет — не беда. Рассчитывай на то, что свет вырубят. У нас в Абакане с этим прямо беда — редко без электричества сидим. И все фонари на улицах, как назло, горят и только кое-где подмигивают. Хоть бы уж в бурю при свечах предков вечер скоротать, так нет же — махом порванные ЛЭП заштопывают. Дал же Бог мэра. У всех мэры как мэры, а у нас — не приведи Господь. А всё потому, что понаехал он к нам из Томска и давай волчьей масти город в ренессансные цвета размалёвывать, Рафаэль нашёлся. А чё — не своё же. До того докатились, что на кухнях посудачить не о чем, темы перевелись, только благодаря управляющим компаниям и не онемели.

Но это ещё Бог с ним. Томский варяг детство моё похерил, а такое не прощается. На болоте в четвёртом микрорайоне, — где раньше устраивались сечи между потешными полками окрестной пацанвы, — выстроил градоначальник Преображенский кафедральный собор и разбил парк с фонтанами, скульптурами, клумбами да лужайками. Там, где прежде ковались бойцы для Чечни и Колымы, раздавались крики и стоны — теперь резвятся ребятишки, звучит заливистый смех. Кем-то станут новейшие эти дети? Поэтами? Художниками? Врачами? Учителями? Священниками? Не иначе… Бывало, гуляем с Малыгой по дорожкам Преображенского, и я скажу: «А помнишь, брат?» Ничего не ответит на это Малыга, только вздохнёт да волосы своему вихрастому потомку взъерошит.

До переезда в степь хотел я купить машину, а теперь ни к чему мне она. Пешком в городе передвигаюсь быстрее автобусов и троллейбусов. Закалка, читатель. Разве что, автомобилям несколько минут проигрываю. Вижу, как ты подумал, что общественный транспорт по катетам ездит, на светофорах время теряет, в пробках, на остановках, пока бабушки на подножках корячатся, а автор наверняка использует гипотенузы и нигде не стопорится. Врать не буду — так и есть. А тебе что мешает сэкономить воздух для города и четырнадцать рублей на карманные расходы?

Но это я всё для красного словца, читатель. Чтоб ты меня умом, честью и совестью эпохи считал и всё такое. Улыбнись. У меня ведь просто денег на тачку нет, всё в кабаках спускаю, когда из степи вырываюсь.

В абаканских барах очень любят твоего нескромного слугу девушки и хозяева заведений. За деньги. Зовут его там не пастухом, а на американский манер — ковбоем. Это — бесплатно.

У барных стоек я вдохновенно лгу про романтику прерий и баснословные прибыли от продаж скота. Так поднимаю престиж животноводства. Мозгами меня Бог не обделил, имею за плечами экономическую вышку, — словом, верят мне. Согласись, читатель, легко подпасть под обаяние одетого по последнему писку, сорящего деньгами специалиста по пиар-технологиям.