Аньес Мартен-Люган - Ты слышишь нашу музыку?

— Когда началось все это дерьмо? — жестко спросила я.

— Я не понимаю, что произошло. Клянусь тебе. Но я все исправлю, Вера, обещаю тебе, я все исправлю, — всхлипывал он, по-прежнему пряча лицо в ладонях.

— Каким образом? Ты же ничего не делаешь! Когда ты будешь все исправлять? — настаивала я, повысив голос. — Отвечай!

Он беспомощно всплеснул руками и не произнес в ответ ни слова. Его пассивность вывела меня из себя, я вскочила и обрушила на него град вопросов:

— Повторяю, Янис, когда ты начал топить нас в этом дерьме? С каких пор ты разыгрываешь комедию, изображаешь успешного бизнесмена, а на самом деле сидишь в глубокой заднице? Ты же все пустил псу под хвост! Как мы выберемся? Можешь мне объяснить? Нет, не можешь, тебе нечего возразить, ты все глубже вязнешь в своем кретинизме, в своей безответственности! Ты лжешь всем! Ты наплевал на меня, ты не обращаешь внимания на детей, хуже, ты вообще забыл о них!

Он съеживался от каждого моего слова.

— Я приду и извинюсь перед ними, — пробормотал он, подняв ко мне залитое слезами лицо.

— И речи быть не может! — заорала я. — Ты не придешь к ним! Запрещаю тебе приближаться к ним! И ко мне тоже.

Он еще больше побледнел, хотя куда уж больше. — Что ты сказала?

— Ты меня прекрасно расслышал! Ты же превратился в жалкое существо! Они такого не заслужили! Сейчас они боятся собственного отца, они больше тебе не доверяют. И я тоже больше не доверяю тебе. Ты тряпка! Ты не способен держать удар! Куда ты делся? Посмотри, кем ты стал, Янис! Даже твоя тень выглядела бы краше, чем то, что я сейчас вижу!

Эти слова, вырвавшиеся под действием негодования, были как острые лезвия у меня во рту, но они вылетали одно за другим, и я никак не могла остановиться. Да, все они — чистая правда, но произносить их было чудовищно, даже испытывать такие чувства по отношению к Янису было мучительно.

— Ты отдаешь себе отчет, что больше нет ничего из того, что мы вместе выстраивали?! Как ты мог так поступить с нами? Ты бросил нас! Где ты? Что с тобой произошло?

Я не могла больше находиться с ним рядом. Обогнув журнальный столик и стараясь не приближаться к нему, я подняла брошенную у дверей сумку.

— Ты что делаешь, Вера? — испуганно спросил он.

Я обернулась. Он оперся о стену, с трудом поднялся на ноги и сделал несколько шагов ко мне:

— Вера, умоляю тебя, не бросай меня, я без тебя не справлюсь.

— Нужно было думать раньше.

Он приблизился, еле переставляя ноги, со слезами на глазах упрашивая не покидать его и протягивая ко мне руки. Я отступала. Нужно было быстро уходить. Я резко открыла дверь и побежала по двору. Его зовущий голос будет еще долго преследовать меня. Я только что по собственной воле отсекла часть себя, возможно самую важную часть, лишила себя фундамента, на котором строилась вся моя жизнь и в прочность которого я до сих пор безоговорочно верила.

На обратном пути мне казалось, что земля уплывает у меня из-под ног, что я вот-вот упаду и буду проваливаться все глубже и глубже; я плохо слышала шумы и голоса вокруг, в ушах гудело, в глазах стоял туман, я смутно различала людей в вагоне метро, словно все это происходило во сне, а точнее, в самой гуще кошмара.

Перед дверью нашей квартиры я глубоко вздохнула, моля высшие силы о том, чтобы дети уже спали. Мне хотелось оттянуть неизбежный разговор до завтрашнего утра, хотя бы для того чтобы обдумать, что я им скажу. Каролина сидела на диване и изучала свои конспекты. Увидев меня, она встала и пошла мне навстречу.

— Все в порядке? — прошептала я.

— Все отлично, хотя Жоаким долго не засыпал. Главное, что сейчас он спит.

— Хорошо.

Я рылась в бумажнике, сознавая, что охота за правдой стоила мне слишком дорого с учетом теперешних скудных возможностей. Я протянула ей деньги и заметила, что мои пальцы дрожат.

— Что-то не так, Вера? — обеспокоенно спросила она.

Я выпустила деньги из рук:

— Просто я устала и замерзла. Вот и все. Счастливо!

Спокойной ночи.

Я разве что не вытолкала ее за дверь, а она обалдело всматривалась в меня. Но мне необходимо было поскорее остаться одной. «Янису привет» — были последние услышанные мной слова, без которых я бы легко обошлась. Запершись на все замки, я механически заглянула во все комнаты, погасила всюду свет, проверила, как там дети. Виолетта крепко спала, засунув большой палец в рот и вцепившись в своего мишку. В спальне мальчиков Эрнест свернулся клубочком под одеялом — он всегда так делал, если чего-то боялся, — а Жоаким весь вспотел и продолжал жестикулировать во сне. Я могла бы курсировать из одной спальни в другую целую ночь, переходить от кровати к кровати, проверять, все ли с ними в порядке, надеясь, что сам вид моих детей успокоит меня, однако я боялась их разбудить и не хотела рисковать. Пока они спят, они до некоторой степени защищены. Поэтому я поднялась в нашу комнату и приступила к привычному ежевечернему ритуалу. Смыла макияж, почистила зубы, надела ночную рубашку, легла на свое место, на край кровати и укрылась одеялом, избегая смотреть на пустую отныне половину Яниса. Будильник я поставила на более раннее, чем всегда, время, после чего выключила свет. Ночь я провела, следя за движением стрелки по циферблату и урывками задремывая на четверть часа. Когда будильник прозвонил, я резко подскочила, мне почудилось, будто я задыхаюсь, тону, но мало-помалу сердечный ритм вернулся в норму. Однако я как будто утратила все эмоции разом. Я не из тех, у кого слезы близко, но сейчас логично было бы поплакать, а у меня ничего не получалось, и я не понимала почему. Мне было холодно, я словно одеревенела, впала в столбняк. Когда передо мной всплывала вчерашняя картина — Янис, лежащий на полу в своей берлоге словно раненое животное, — я прогоняла ее, начинала думать о детях, о деньгах, которые нам придется выплачивать, о том, что я буду делать завтра, послезавтра и все последующие дни. Нельзя было подпускать к сердцу и к сознанию боль от утраты Яниса.

Мы вчетвером сидели за столом и завтракали, дети пили какао. Кофе застревал у меня в горле, а их озабоченные мордашки переворачивали душу. Меня беспрестанно знобило, никак не удавалось избавиться от холода, просочившегося в тело накануне.

Судя по всему, Жоаким основательно поработал с младшими, и сейчас никто из троих не раскрывал рта. Но я читала вопросы в их перепуганных и недоумевающих глазах. Я заставила себя сделать глоток кофе и приступила:

— Пока с вами сидела с Каролина, я встретилась с папой.

Три пары настороженных глаз вонзились в меня. — Он извиняется за вчерашнее.

— Почему он сам этого не сделал? — рявкнул Жоаким.

— Где он? — поддержал брата Эрнест.

— В берлоге.

— Хочу папу! — захныкала Виолетта.