Саймон Ван Бой - Иллюзия разобщенности

— А, я понимаю, о ком ты. Джек и Ракель. Помню ее. Надеюсь, ничего серьезного.

— Скоро она придет сюда на ланч, а ты, Джейн, к тому времени забудешь этот разговор.

— Она не хочет, чтобы знали, из-за чего она в больнице?

— Кто знает, — сказал Дэнни.

— Господи, какой ты скрытный, — ответила Джейн. — Напомни, я тебе и свои секреты как-нибудь расскажу.

— Престон не просто так зовет меня Сейфом, знаешь ли.

Когда Дэнни вернулся к машине, время на счетчике уже кончилось, но на лобовом стекле не было штрафной квитанции. В пакете он нашел несколько печений, упакованных отдельно, не в коробку. Он положил три в карман, до дома, а четвертое съел стоя. В магазине напротив ресторана торговали старыми часами. Дэнни смотрел на них сквозь витрину. Такие крохотные черточки и цифры, такие нежные пружинки, усердно трудящиеся над чем-то, чего им никогда не понять.

Ракель болела уже не первый месяц. Волосы у нее выпали после терапии, но худшее было позади, так она говорила.

Добравшись до больницы, Дэнни спросил служащего, можно ли ему самому припарковать машину. Такая у него была странная привычка, в Лос-Анджелесе ее не понимали. Один парковщик как-то обвинил его в том, что он не верит латинам. Дэнни так оскорбился, что вышел из машины и, ударив пяткой в дверь машины, слегка ее помял, но окружающие решили, что он просто не в себе.

Он дошел до регистратуры, где пять женщин направляли посетителей в разные стороны и ставили кого-то в режим ожидания касанием длинных ногтей.

— Добрый день, сэр, могу я вам помочь?

— Я не уверен, что зашел в нужный корпус…

— Скажите мне, как зовут пациента, сэр, и я поищу его в системе.

— Фамилия Лисс, два с, имя — Ракель.

Женщина постучала по клавиатуре.

— Миссис Лисс, Ракель Лисс. Вы мистер Лисс?

— Нет, я Братец Лис.

— Простите?

— Я просто близкий друг… не родственник.

— Вам нужно в Онкологию, корпус О-14. Через эту дверь, направо, ищите корпус с буквой О или поезжайте отсюда на лифте, а потом по навесному мосту. Если заблудитесь, наберите ноль с любого телефона.

— Спасибо, — сказал Дэнни.

— Здоровья вашей подруге.

Перед отделением Ракель сидела еще одна женщина-администратор. На ее столе стояла ваза с цветами, рядом качались воздушные шарики. Один шарик отвязался и, слегка повернувшись на бок, уперся в потолок. Администратор проводила Дэнни по коридору. Предложила понести печенье и журналы, которые он запихал в пакет с надписью «Фокс Серчлайт Пикчерз».

Ракель спала.

Палата у нее была светлая и роскошная. Дэнни встал у окна и посмотрел на Лос-Анджелес, видневшийся вдали. Бесконечный поток машин волнами цветных точек струился по каньону. Вертолеты дорожной полиции висели над бульваром Сансет. Дэнни беззвучно написал сообщение Престону, попросил проверить, покрывает ли страховка стоимость палаты Ракель.

Потом сел в бежевое кожаное кресло возле спящей женщины, принесшей неизмеримо много счастья в его жизнь. Она семь лет была замужем за его агентом и лучшим другом. Они пытались завести ребенка, когда доктор нашел узел.

Дэнни вынул журналы и поглядел на лица на обложках. Все в поиске, подумал он, пытаются развязать узлы своей жизни.

Ракель проснулась и потянулась к его руке.

— Ты почему не на площадке, не создаешь что-нибудь потрясающее? — тихо спросила она.

— Предпочитаю быть сиделкой.

— Думаю, Джек тоже, — сказала Ракель и села.

— Красивая у тебя прическа.

Ракель хихикнула и провела пальцами сквозь густые пряди.

— Это парик.

— А так и не скажешь.

Она покраснела.

— Плохо, что краситься не разрешают.

Дэнни сжал ее руку.

— Я утром говорил с Джеком.

— Знаю, — сказала она. — Он звонил, сказал, что ты заедешь.

Она помолчала.

— Он, когда вчера тут был, все плакал, не мог успокоиться. Он ничего не сказал?

Дэнни покачал головой.

— Не говори ему, что я тебе рассказала.

Джек всегда, казалось, был уверен в том, как все пойдет дальше, даже записался на занятия по уходу и вступил в группу поддержки в Интернете.

— Приглядывай за ним ради меня, Дэнни.

— Буду, — пообещал Дэнни, ища в лице Ракель какие-то приметы того, что принесет будущее.

Она ткнула пальцем в журналы на прикроватном столике.

— Это мне?

Дэнни зачитал названия:

— Французский Vogue, итальянский Vogue, британский Vogue, китайский Elle, World of Interiors, Hello, OK и Tatler.

Ракель рассмеялась, но будто бы с горечью.

— Поблагодари от меня Престона, хорошо, Дэнни? Ты же знаешь, как я люблю журналы.

— Я принес печенье, — сказал он.

Они поговорили про лечение, про то, скоро ли ее отпустят домой.

Когда она закрыла глаза, Дэнни позволил ей поспать.

Он помнил, какими на самом деле были ее волосы и как она их поднимала и завязывала, когда приходила в жаркие дни поплавать в его бассейне. Джек присоединялся к ним после работы.

Как-то в субботу лил такой дождь, что они втроем остались в доме и слегка перебрали. Играли в «Монополию», смотрели «Одинокого мужчину». Джек выкурил косяк и ткнул в телевизор:

— У тебя так же, Дэнни, но никто не умер.

Дэнни швырнул в него подушкой.

Ракель заказала еды из «Гринблатта», и они посмотрели «Шестнадцать свечей». Джек и Ракель остались ночевать в гостевой спальне. Дэнни лежал без сна, слушая, как они смеются и ходят по комнате.

Дождь шел всю ночь.

На следующий день Дэнни позвонил матери и спросил про отца. Она немного помолчала, а потом рассказала все, не только про приклеенную к телевизору скотчем записку, в которой он сообщал, что больше не вернется, — но и про его детство в трущобах Манчестера, про страшную гибель его отца на поле боя в северной Франции. Рассказала, как они познакомились, как он водил ее в симпатичные пабы и собирал для нее цветы на виадуке за их домом, где когда-то пролетали разгоряченные паровозы. Как пах его лосьон после бритья. Какими нежными были руки, огрубевшие после десяти лет работы на фабрике, и как быстро они сжимались в кулаки, когда кто-то ее обзывал или бросал расистские замечания.

— Я в глубине души знала, что он уйдет, — сказала она. — Огорчилась, но не удивилась.

Она рассказала сыну, что его отец не был любовью ее жизни, просто кем-то, кого она в свое время любила.

Пока Ракель спала, Дэнни вспоминал свою жизнь в Шотландии, телевизионную студию, где все началось, и ежедневные поездки на работу мышино-серым утром. Потом представил себя ребенком и ощутил маленький домик своего детства в Манчестере. Холодные белые бутылки на крыльце, забегаловку с фиш-энд-чипс на углу, которую держал Берт Ичлин, всегда дававший ему лишнюю сосиску. Тех, кого он в свое время любил.

Но были и ругань, и оскорбления, и ему говорили, чтобы убирался туда, откуда приехал. Эти слова впивались в него, потому что он чувствовал, что его ненавидят, но никакого вреда не нанесли.