Джон Ирвинг - В одном лице

Я то и дело поглядывал в сторону дедушки Гарри. Я боялся, что он ускользнет с вечеринки и вернется уже под видом реинкарнации бабушки Виктории. Нильс Боркман тоже посматривал на своего старого партнера. (Если миссис Боркман и была здесь, я либо не видел, либо не узнал ее.)

— Я приглядываю за спиной твоего дедушки, Билл, — сказал мне Нильс. — Если его чудачества выйдут из-под контроля, я сделаю тебе срочный вызов!

— Какие чудачества? — спросил я его.

Но как раз в этот момент дедушка Гарри неожиданно заговорил.

— Ох уж эти девчонки, вечно они опаздывают. Не знаю, где их носит, но они придут. Давайте, ешьте, не стесняйтесь. Еды полно. Девчонки найдут что поесть, когда доберутся сюда.

Гости притихли.

— Я уже сказал ему, что его девочки не придут на вечеринку, Билл. Понимаешь, он знает, что они мертвы — но он просто сплющенная забывчивость, — сказал мне Нильс.

— Воплощенная забывчивость, — сказал я старому норвежцу; он был на два года старше дедушки Гарри, но, похоже, Нильс заслуживал больше доверия по части запоминания — и не только.

Я спросил Марту Хедли, не заговорил ли еще Ричард. Нет, молчит с тех пор, как узнал о катастрофе, сообщила мне Марта Хедли. Ричард часто обнимал меня, и я отвечал на его объятия, но мы не сказали друг другу ни слова.

Мистер Хедли — как обычно — ушел глубоко в свои мысли. Я не мог припомнить, когда в последний раз он говорил о чем-нибудь другом, кроме войны во Вьетнаме. Мистер Хедли прилежно вел список всех новобранцев из Фейворит-Ривер, погибших во Вьетнаме. Я видел, что он поджидает меня в конце шведского стола.

— Приготовься, — шепотом предупредила меня Элейн. — Вот еще одна смерть, о которой ты не знал.

Никакого вступления не последовало — мистер Хедли в них не нуждался. Он был учителем истории; он просто констатировал факты.

— Помнишь Мерривезера? — спросил меня мистер Хедли.

«Только не Мерривезер!» — подумал я. Да, я его помнил; когда я оканчивал академию, он еще не перешел в выпускной класс. Он был менеджером борцовской команды — раздавал борцам апельсины, подбирал разбросанные окровавленные полотенца.

— Только не Мерривезер — только не во Вьетнаме ! — вырвалось у меня.

— Да, Билли, боюсь что так, — мрачно сказал мистер Хедли. — И Тробридж, ты был знаком с Тробриджем, Билли?

— Только не Тробридж! — воскликнул я; я не мог в это поверить! Последний раз я видел Тробриджа в пижаме ! Киттредж пристал к нему, когда маленький круглолицый мальчик шел чистить зубы. Новость о том, что Тробридж погиб во Вьетнаме, ужасно расстроила меня.

— Да, Билли, боюсь, что так — и Тробридж тоже, — важно произнес мистер Хедли. — Да, увы, и юный Тробридж тоже.

Я заметил, что дедушка Гарри исчез — хоть и не в том смысле, в котором употребил это слово дядя Боб.

— Будем надеяться, Билл, что он не переодеваться пошел, — прошептал мне на ухо Нильс Боркман.

Только теперь я заметил мистера Поджо, бакалейщика — того самого, которому так нравились женские роли дедушки Гарри. Оказалось, что мистер и миссис Поджо тоже пришли отдать дань уважения. Миссис Поджо, вспомнил я, не была в восторге от вида дедушки Гарри в женских ролях. Это открытие заставило меня оглядеться в поисках неодобрительных Риптонов — лесопильщика Ральфа Риптона и его ничуть не менее суровой жены. Но если Риптоны и приходили, они уже ушли, не дожидаясь конца «вечеринки» — как уходили с представлений «Актеров Ферст-Систер».

Я отправился проведать дядю Боба; у его ног скопилось еще несколько пустых бутылок, но теперь ему уже не удавалось нащупать их и закатить под диван.

Я решил помочь ему и пинками загнал под диван несколько бутылок.

— Ты ведь не собираешься садиться за руль, правда, дядя Боб? — спросил я его.

— Именно поэтому я уже положил ключи от машины тебе в карман пиджака, Билли, — сказал мне дядя.

Но, обшарив карманы, я нашел только мячик для сквоша.

— Дядя Боб, это не ключи от машины, — сказал я, показывая ему мячик.

— Ну, Билли, в чей-то карман я их положил, — сказал Ракетка.

— Есть новости от твоего выпуска? — неожиданно спросил я его; он достаточно пьян, подумал я, вдруг получится застать его врасплох? — Какие новости от выпуска тридцать пятого года? — спросил я дядю как бы невзначай.

— От Большого Ала никаких вестей, Билли, — поверь мне, я бы тебе сказал, — ответил он.

Теперь дедушка Гарри разгуливал по дому в виде женщины ; но, по крайней мере, он признавал, что его дочери мертвы, а не опаздывают на вечеринку, как он заявлял раньше. Я видел, как Нильс Боркман следует за старым другом по пятам, будто оба скользили по заснеженному лесу на лыжах и с ружьями за спиной. Боб уронил еще одну пустую бутылку, и я пинком отправил ее под дедушкин диван. Никто не обращал на эти бутылки внимания, по крайней мере с тех пор, как вернулся дедушка Гарри — на этот раз не в роли дедушки Гарри.

— Соболезную твоей утрате, Гарри, — твоей и моей, — сказал дядя Боб дедушке, который теперь был одет в поблекшее пурпурное платье, одно из бабушкиных любимых, насколько я помнил. Серо-голубой парик, по крайней мере, «подходил ему по возрасту», как позднее сказал Ричард Эбботт — когда снова заговорил, а это случилось еще нескоро. Нильс Боркман сказал мне, что фальшивая грудь, скорее всего, была позаимствована из костюмерной «Актеров Ферст-Систер», или, может быть, дедушка Гарри стащил ее из гримерки Клуба драмы.

Сморщенная и изуродованная артритом рука, подавшая дяде Бобу новую бутылку, не принадлежала рыжей официантке. Это оказался Херм Хойт — он был всего на год старше дедушки Гарри, но выглядел тренер Хойт куда более потрепанным.

Херму было шестьдесят восемь, когда он тренировал Киттреджа в 1961 году; тогда он уже выглядел так, словно вот-вот уйдет на пенсию. Теперь ему было восемьдесят пять, и он пятнадцать лет как был на пенсии.

— Спасибо, Херм, — тихо сказал Ракетка, поднося бутылку к губам. — Билли тут спрашивал про нашего старого друга Ала.

— Как там твой нырок со сбросом, Билли? — спросил меня тренер Хойт.

— Я так понимаю, вы ничего от нее не слышали, Херм, — ответил я.

— Надеюсь, ты отрабатывал его, — сказал старый тренер.

Я принялся рассказывать Херму Хойту длинную и запутанную историю об одном бегуне, которого встретил в Центральном парке. Он примерно мой ровесник, сказал я тренеру, и по виду его ушей — и по заметному напряжению мышц шеи и плеч во время бега — я догадался, что он занимается борьбой. Когда я заговорил с ним об этом, он решил, что я тоже борец.

«Нет-нет, я могу более-менее сносно выполнить разве что нырок со сбросом, — сказал я ему. — Я не борец».

Но Артур — так звали борца — неверно меня понял. Он решил, что я когда-то боролся и теперь просто скромничаю, принижая свои успехи.