Джон Ирвинг - В одном лице

Поскольку теперь в Фейворит-Ривер принимают и девочек, объяснял Ричард Эбботт, подбор ролей в Клубе драмы существенно отличается от тех времен, когда академия была мужским интернатом. Ричард рассказал, что раньше ему страшно не нравилось брать мальчиков на женские роли, за исключением дедушки Гарри, давно уже не мальчика и восхитительного в виде женщины (а вдобавок у него была Элейн и еще горстка преподавательских дочек). Но теперь, когда в распоряжении Ричарда оказались мальчики и девочки, его беспокоило то же, что и многих других режиссеров школьных театров, с которыми мне впоследствии предстояло познакомиться. Девочкам чаще нравится театр, и девочек всегда больше. На все мужские роли вечно не хватает мальчиков; приходится подбирать пьесы с большим количеством женских ролей, поскольку девочек почти всегда набирается больше, чем ролей для них.

— Шекспир никогда не возражал против перестановки полов, Ричард, — намекнул Ларри. — Почему бы тебе не сказать своим актерам, что в тех пьесах, где преобладают мужские роли, ты будешь брать на мужские роли девочек , а на женские мальчиков ? По-моему, Шекспир был бы в восторге!

(Несомненно, сам Ларри точно был бы в восторге. Он смотрел на мир, включая и Шекспира, через призму пола.)

— Очень интересная мысль, Ларри, — сказал Ричард Эбботт. — Но речь идет о «Ромео и Джульетте». — (Видимо, это будет следующая пьеса Ричарда, подумал я; я не очень-то внимательно слушал ту часть беседы, где речь шла о расписании постановок.) — В этой пьесе всего четыре женские роли, и только две из них имеют значение.

— Да, да, понимаю, — сказал Ларри; он явно выпендривался. — Ты прав, леди Монтекки и леди Капулетти не имеют значения. По сути, остаются только Джульетта и Кормилица, а мужчин там больше двадцати!

— Вообще идея взять мальчиков на женские роли и наоборот звучит соблазнительно, — признал Ричард. — Но они всего лишь подростки, Ларри. Где я возьму парня, у которого достанет мужества сыграть Джульетту?

— Э-э… — начал Ларри и замолчал. (Даже он не нашелся с ответом.) Помню, как я подумал, что это не моя проблема и мне никогда не придется иметь с ней дела. Пусть Ричард сам с этим разбирается, подумал я; у меня были другие заботы.

Дедушка Гарри завещал мне дом на Ривер-стрит. На что мне сдался дом с пятью спальнями и шестью ванными, в Вермонте?

Ричард велел мне придержать его. «Получишь за него больше, если продашь его потом, Билл», — сказал он мне. (Дедушка Гарри оставил мне и немного денег тоже; я не нуждался в дополнительных деньгах, которые мог бы выручить, продав дом на Ривер-стрит, — по крайней мере, пока что не нуждался.)

Марта Хедли вызвалась организовать аукцион, чтобы избавиться от ненужной мебели. Гарри оставил немного денег дяде Бобу и Ричарду Эбботту; самую большую сумму он завещал Джерри — взамен ее доли в доме.

В этом доме я родился — здесь я рос, пока мама не вышла за Ричарда Эбботта. Дедушка Гарри сказал Ричарду: «Этот дом должен принадлежать Биллу. Мне кажется, писатель не будет возражать против соседства призраков — Билл ведь сможет их использовать, да?».

Я ничего не знал о призраках и о том, смогу ли найти им применение. В тот День благодарения я не мог и представить, при каких обстоятельствах мне когда-либо захочется жить в Ферст-Систер, штат Вермонт. Но я решил не спешить с окончательным решением; я подожду продавать дом.

Призраки вытурили Элейн из ее спальни — в первую же ночь, которую мы провели в доме на Ривер-стрит. Я лежал в своей старой спальне, когда Элейн влетела в дверь и забралась ко мне в кровать.

— Не знаю, что о себе воображают эти женщины, — сказала Элейн. — Но знаю, что они мертвы, и их это жутко бесит.

— Ладно, — сказал я. Мне нравилось спать вместе с Элейн, но на следующую ночь мы переместились в одну из спален, где кровать была побольше. Я не увидел призраков в тот День благодарения — да и вообще никогда не видел призраков в этом доме.

Я выделил Ларри самую большую спальню; раньше она принадлежала деду — шкаф до сих пор был набит одеждой бабушки Виктории. (Миссис Хедли пообещала мне избавиться от нее, когда будет продавать на аукционе ненужную мебель.) Но и Ларри не увидел призраков; его беспокоила только ванна.

— Эм, Билл… Это та самая ванна, где твой дедушка…

— Да, — поспешно ответил я. — А что?

Ларри осмотрел уборную на предмет кровавых пятен, но стены и сама ванна были безупречно чисты. (Наверное, Эльмира драила тут все до посинения!) Однако кое-что Ларри все же обнаружил и показал мне. Эмаль на дне ванны в одном месте была сколота.

— Так всегда было? — спросил меня Ларри.

— Да, так было, когда я был еще маленьким, — соврал я.

— Как скажешь, Билл, как скажешь, — с подозрением сказал Ларри.

Мы оба знали, откуда взялась эта отметина. Пуля из винтовки калибра .30-30, по-видимому, прошила голову дедушки Гарри насквозь, когда он лежал в ванне, свернувшись калачиком. Это пуля сколола эмаль на дне ванны.

— Когда будете продавать мебель, — сказал я Ричарду и Марте с глазу на глаз, — избавьтесь, пожалуйста, от этой ванны.

Мне не пришлось уточнять, от какой именно.

— Билли, ты никогда не будешь жить в этом жутком городке. Если ты хотя бы теоретически представляешь такую возможность, у тебя не все в порядке с головой, — сказала Элейн. Ночью после праздничного ужина мы лежали в постели и не могли заснуть, вероятно, потому что объелись; а может, мы пытались услышать голоса призраков.

— Как думаешь, когда мы жили тут, в этом жутком городке — когда мы ставили Шекспира, — нашелся бы в Фейворит-Ривер мальчик, которому хватило бы мужества сыграть Джульетту? — спросил я Элейн. Я почувствовал, как и она, следом за мной, представляет его в темноте — вот вам и призраки !

— Был только один мальчик, способный на такое, — ответила мне Элейн. — Но он не подошел бы на эту роль.

— Почему нет? — спросил я. Я знал, что она говорит о Киттредже; он был достаточно красивым для роли Джульетты, и мужества у него хватало с избытком.

— Джульетта ничего не стоит, если она не искренна , — сказала Элейн. — Киттредж подошел бы на роль внешне, но в итоге запорол бы ее: искренность — это не про Киттреджа, Билли, — сказала Элейн.

Да, все верно, подумал я. Киттредж мог бы сыграть кого угодно — он подходил для любой роли. Но Киттредж не был искренним; он никогда не снимал маску — он всегда только играл роль.

На праздничном ужине в честь Дня благодарения нашлось место и неловкости, и веселью. Начну с последнего: кореянкам каким-то образом удалось убедить японского мальчика, что мы едим павлина. (Я не знаю, как у них получилось заронить ему в голову эту идею и почему Фуми — так звали мальчика — был так поражен этим открытием.)