Джон Ирвинг - В одном лице

— Кого? — прошептал я на ухо умирающему, но я знал, о ком он говорит. О ком еще мог вспомнить Делакорт в помрачении рассудка на пороге смерти или в нескольких шагах от нее? Через несколько минут Делакорт умер, пока миссис Делакорт держала его измученное лицо в своих ладонях. Она попросила нас с Элейн оставить ее на несколько минут наедине с сыном; конечно же, мы подчинились.

Именно Ларри сказал нам потом, что не надо было оставлять миссис Делакорт одну с телом сына.

— Одинокая мать — и единственный ребенок, правильно? — сказал Ларри. — А когда у больного стоит катетер Хикмана, Билл, не следует оставлять любого близкого человека наедине с телом.

— Я не знал , Ларри, я о таком в жизни не слышал ! — сказал я ему.

— Конечно, ты о таком не слышал, Билл, — ты же не в теме ! Как бы ты мог об этом узнать? И ты точно такая же, как он, Элейн, — сказал ей Ларри. — Вы оба так сторонитесь болезни — вы едва на зрителей тянете!

— Прекрати на нас давить, Ларри, — сказала Элейн.

— Ларри всегда давит авторитетом, так или иначе, — сказал я.

— Знаешь, Билл, ты не просто бисексуал. Ты би- что-угодно ! — сообщил мне Ларри.

— И что это значит? — спросил я его.

— Ты пилот-одиночка, разве не так, Билл? — спросил меня Ларри. — Летаешь себе один, без всяких вторых пилотов, никто тебе не указ.

(Я все еще не понимал, о чем он говорит.)

— Хватит давить авторитетом, мистер Флоренс, мать твою, Найтингейл, — сказала ему Элейн.

Мы с Элейн стояли в коридоре возле палаты Делакорта, когда одна из медсестер, проходя мимо, остановилась и спросила:

— А Карлтон?..

— Да, он умер — там с ним его мать, — сказала Элейн.

— О господи, — сказала медсестра, быстро входя в палату, но она опоздала. Миссис Делакорт сделала то, что собиралась, — то, что, вероятно, спланировала , когда поняла, что ее сын умирает. По-видимому, игла и шприц были у нее в сумочке. Она ввела иглу в отверстие катетера и вытянула некоторое количество крови, но первый шприц она опустошила в мусорное ведро. Первый шприц был заполнен в основном гепарином. Миссис Делакорт хорошо подготовилась; она знала, что второй шприц будет почти целиком наполнен кровью Карлтона, кишащей вирусом. Она вколола себе, глубоко в ягодичную мышцу, почти пять миллилитров крови сына. (В 1989 году миссис Делакорт умерла от СПИДа в своей квартире в Нью-Йорке.)

По настоянию Элейн я отвез миссис Делакорт домой на такси — после того, как она ввела себе смертельную дозу крови своего дорогого Карлтона. У нее была квартира на десятом этаже в одном из этих скучных образцовых зданий с навесом и швейцаром, на углу Парк-авеню и Восточной Семидесятой или Восьмидесятой с чем-то улицы.

— Не знаю, как вы, но я собираюсь выпить, — сказала она мне. — Заходите, пожалуйста.

И я вошел.

Сложно было догадаться, почему Делакорт умер в больнице Святого Винсента, хотя миссис Делакорт явно могла обеспечить ему куда лучший уход в собственной квартире на Парк-авеню.

— Карлтон всегда возражал против привилегий, — объяснила миссис Делакорт. — Он хотел умереть «как все» — так он сказал. Он не дал мне устроить его здесь, даже несмотря на то, что больнице пригодилась бы свободная палата — как я ему много раз говорила.

Без сомнения, больнице не помешала бы лишняя палата, если не тогда, то чуть позже. (Некоторые пациенты уже ожидали смерти в коридорах.)

— Хотите посмотреть комнату Карлтона? — спросила меня миссис Делакорт, когда мы оба взяли в руки стаканы; а я не пью ничего, кроме пива. С миссис Делакорт я выпил виски; наверное, это был бурбон. Я готов был выполнить любое желание этой маленькой женщины. Я даже пошел с ней в бывшую комнату Делакорта.

Я очутился в музее того, что было привилегированной жизнью Карлтона Делакорта в Нью-Йорке перед тем, как его «отослали» в академию Фейворит-Ривер; как это нередко бывает, отъезд Делакорта совпал с разводом его родителей, о чем мне чистосердечно рассказала миссис Делакорт.

К моему удивлению, миссис Делакорт не стала скрывать и причин расставания с отцом юного Карлтона: ее муж был ярым гомоненавистником. Он называл Карлтона педиком и маленьким гомиком; он бранил миссис Делакорт за то, что она позволяла женственному мальчику переодеваться в мамину одежду и красить губы ее помадой.

— Конечно, я знала — может, даже задолго до того, как узнал сам Карлтон, — сказала мне миссис Делакорт. Она осторожно ступала на правую ногу; такая глубокая внутримышечная инъекция не могла не быть болезненной.

— Матери знают , — сказала она, бессознательно прихрамывая. — Нельзя заставить ребенка быть кем-то другим. Нельзя просто запретить мальчику играть в куклы.

— Нельзя, — повторил я; я рассматривал все эти фотографии в комнате — фотографии беспечного Делакорта задолго до нашего знакомства. Когда-то он был просто маленьким мальчиком — который больше всего на свете любил переодеваться и краситься, как маленькая девочка .

— Ой, вы только посмотрите, — неожиданно сказала маленькая женщина; кубики льда звякнули в ее почти пустом стакане, когда она потянулась, чтобы снять одну из фотографий с пробковой доски, висевшей на стене комнаты ее покойного сына. — Смотрите, какой он счастливый ! — воскликнула миссис Делакорт, подавая мне фото.

На этой фотографии Делакорту было лет одиннадцать-двенадцать; я без труда узнал его проказливую мордочку. Из-за помады его улыбка казалась еще шире. На нем был дурацкий лиловый парик с розовыми локонами; такие дешевые парики продаются в магазинах костюмов для Хеллоуина. Разумеется, платье миссис Делакорт было ему велико, но смотрелось все это умилительно — если только вы не были мистером Делакортом. Рядом с Делакортом стояла девочка постарше на вид и повыше ростом — очень хорошенькая, но с короткой, под мальчика, стрижкой и с поразительно уверенной улыбкой, однако губы у нее были плотно сжаты.

— В тот день все закончилось плохо. Отец Карлтона вернулся домой и пришел в ярость, когда увидел его таким, — говорила миссис Делакорт, а я все внимательнее вглядывался в фотографию. — Мальчики так чудно развлекались, а этот тиран все испортил!

— Мальчики, — повторил я. Хорошенькая девочка на фотографии была Жаком Киттреджем.

— А, да вы его знаете — вы ведь знакомы, я помню! — воскликнула миссис Делакорт, указывая на переодетого Киттреджа. Он накрасил губы куда более умело, чем Делакорт, и одно из красивых, но старомодных платьев миссис Делакорт сидело на нем идеально.

— Это парнишка Киттреджей, — сказала маленькая женщина. — Он тоже ходил в Фейворит-Ривер и тоже был борцом. Карлтон всегда его боготворил, как мне помнится, но это был не мальчик, а какое-то дьявольское отродье. Он умел быть обаятельным, когда нужно, но все-таки он был сущим чертенком.