Денис Гуцко - Большие и маленькие

Может. Вполне. Под настроение.

И вот оно, вот – устроиться на лоджии, включить ноутбук… правой кнопкой «мыши»: создать новый… и слово за слово – то хитрым выплетая узором, то сваями вбивая во временно безжизненную пустошь… ну, здравствуй, новый мир, я твой создатель…

Конечно, с большим удовольствием Кудинов положит на стол Башкирцеву заявление об увольнении – но это потом, потом. Аккуратно нужно с мечтой. Мало ли. Как водолазу – с давлением после подъёма с глубины: рванёшь слишком резко наверх, и всё, кессонная болезнь. Рвота, трясучка, обморок. Грубая палубная проза, боль и антисанитария – а всё из-за банальной нетерпеливости. В общем, приближение счастья – не повод для идиотизма.

Он поворачивается к другому ряду окон, выходящих наружу, и видит Башкирцева. Его затылок: две тугие розовые складки, подёрнутые прозрачным пушком. Управляющий идёт к машине. Складки пружинят в такт его шагам. Приостановившись на секунду-другую, Башкирцев поворачивает голову: что-то привлекло его внимание. Складки скручиваются в продолговатый мясной крендель. Башкирцев улыбается, и, проследив за его взглядом, Кудинов видит молодую узконосую дворнягу, азартно гоняющую белоснежный мосол по банковской парковке. Кудинов отворачивается: проявления простецки-человеческого в господине Башкирцеве – вроде способности улыбнуться дворняге – ему неприятны.

Ничего, в понедельник никакая Олечка не встанет между ним и управляющим: обещал отпуск – подписывай.

Голуби, словно выздоравливающие больные, ковыляют мимо фонтана. Кудинов представляет себе, как они переговариваются по дороге: у кого где ноет, как прошла операция, сколько улетело на лекарства.

К истории о поваре-пиромане он давно остыл. Это будет повесть о выжившей Джульетте. Современность. Антураж и детали изменены, только суть. Просыпается и обнаруживает возле себя труп Ромео. Пытается покончить с собой, но это оказывается не под силу хрупкой поэтичной девушке – так, лёгкое ранение. Её находят родственники. Женщины в шоке, Джульетта в депрессии. Организатор похоронного трюка, чудаковатый профессор по фамилии Монах, идёт под суд за непредумышленное убийство Ромео – и тянет за собой Джульетту. Дескать, она инициировала, а он, Монах, сдуру поддался уговорам, которые в известном смысле являлись не чем иным, как шантажом – учитывая влиятельное положение Джульеттиных родителей…

Кудинов вдруг замечает, что на остановку подошла его маршрутка, и бросается к открытой двери, из которой торчит плотная гроздь задов вперемешку с локтями и сумками. Немного усилий, и Кудинов – ещё одна ягодка в маршруточной грозди.

Сидя на стуле и покачивая ногой, на которой повисла наполовину снятая кроссовка, Дима повторяет:

– Пап, хочешь, я тебе покажу, что я сегодня нарисовал? А, хочешь?

Кудинов столкнулся с Надей и Димкой у подъезда. Так глубоко погрузился в Джульеттину историю, что не сразу их признал. Остановилась перед ним женщина, плечо оттянуто рюкзаком, держит за руку мальчика, говорит: «Привет», – целует в щёку. Оказывается, это его жена, ведёт сына из школы.

– Пап, показать?

Надя уже хлопочет на кухне: греет ужин.

Кудинова манит диван. Но отцом нельзя быть во вторую очередь – напоминает он себе. Соглашается:

– Конечно, хочу.

Дима выстреливает кроссовкой под диван.

– Ой! Ну, я потом достану.

Быстрым плещущим движением, как будто умывается, он отбрасывает с глаз отросшую чёлку:

– Идём?

– Пора тебя подстричь, – говорит Кудинов, ероша сыну волосы.

Дима отстраняется, заново прибирает чёлку.

– Идём, пап.

В руках у сына блескучая пластиковая папка – видимо, выужена из рюкзака. Серебристо-сиренево-жёлтая. Переливается.

Они устраиваются на диване. Дима вручает папку с рисунками отцу и вытягивается во весь свой семилетний рост на широкой диванной спинке. Не успевает Кудинов открыть папку, сын скатывается вниз, выхватывает её.

– Здесь на резинках, – Дима срывает резинки с уголков папки и, скомандовав: – Смотри! – возвращается на своё любимое лежбище.

На тонком мелованном картоне – карандашные рисунки. Обычные предметы и персонажи, которыми взрослые традиционно заселяют мир детей: так рисуется зайчик, так белочка, так яблочко, а вот так – во-о-от так – груша.

– О, отлично. Заяц особенно получился. Ушастый такой…

– Да не, это так… вот, здесь.

Алексей кладёт на колени отцу следующую картонку.

Мрачноватое задумчивое существо. Глаза, синий и жёлтый, смотрят несколько вбок. Крупный кочан головы, лицо вполне человеческое, но рот чем-то напоминает кошачью пасть. На шее цепочка с бутоном красной розы. Ноги, как тумбы, и три мощных бугристых руки.

Дима в предвкушении похвал переводит взгляд с папы на рисунок. «Тварец», – читает Кудинов на обороте. Столь беглое знакомство отца с рисунком не удовлетворяет Димку. Сползает по спинке дивана, усаживается поближе. Переворачивает картон обратно, рисунком вверх:

– А? Как? Этот у меня лучше всех получился. Рисовалка сказала: «Теперь рисуйте, что хотите». И я нарисовал.

– Кто? Рисовалка?

– Да. Учительница по рисованию.

– Вы её так называете?

– Ну… да. – Дима неохотно отвлекается на второстепенное.

– Так нехорошо учительницу называть.

– Понятно… Пап. – С заметным нетерпением он возвращается к главному: – Ну как тебе?

– Да отлично. Тип такой… ногастый, трёхрукий.

– Это чтобы больше успевать.

– Рот у него такой… хищный какой-то, – сменив интонацию, Кудинов переходит к критике.

– На самом деле он ветром питается, – спешит пресечь критику Димка. – Роза у него, видел? Это, знаешь, что значит? Знаешь?

– Чем, говоришь, питается?

– Ветром. Если долго ветра нет, он голодает. И отправляется искать, где ветер. А роза – это с его родины. Это чтобы надолго дом не покидать. Как только роза высохла совсем, листья стали опадать – пора, значит, домой. Только у него на родине ветра не бывает почти, он там долго тоже не может. Раньше там был ветер, а теперь нет. Понял?

Рассказывая, Дима непроизвольно вдавился грудью отцу в плечо – чтобы быть ближе и понятней.

– Это Тварец. Видел, сзади там написано?

Кудинов слегка отстраняется от Димы, осуждающе качает головой:

– Э-эх! Грамотей! «Творец» через «о» пишется. А ты как написал? – переворачивает рисунок, постукивает ногтем по незаконному «а». – Слышишь?! – зовёт он Надю. – Как сын твой «творца» написал? Через «а»! Чему только их в школе этой учат?

– Почему через «о»? – тихо удивляется Дима, вновь притискиваясь к отцу.

– Да ладно, Жень! – откликается Надя. – Научится ещё, успеет.

Кудинов чувствует новую волну раздражения в адрес Нади: всё ей мелочи, всё у неё «успеется». Беспечная.