Канта Ибрагимов - Стигал

Ровно через месяц, день в день, вот так они рассчитали, нам подбросили записку. Выкуп – 250 тысяч долларов. У меня и двух с половиной тысяч не было, а если бы и были, ни копейки не дал бы. Да дело двинулось, как у нас бурильщиков говорят, – вышли на пласт. Хотя записку подкинули ночью, и машина была без номеров, да в республике не так уж много черных «BMW», к тому же крыло побито. А мы ведь тоже не просто так сидели – ждали этого момента, этого контакта, и даже попытались бандитское авто перехватить, но мерзавцам как будто терять нечего – пошли на таран, а машина у них мощная, крепкая, просто отшвырнула мою «Ниву» и словно растворилась в ночи, оставив на асфальте стойкую гарь, как след не только машины, но и как их жизни и их черных дел. И по этому следу, словно ниточка в руки попала, медленно, как бы по-пластунски, боясь их вспугнуть, буквально пополз я по выбранной ими же жизненной тропе, и с каждым движением, по мере приближения к ним, мне становилось все ужаснее и ужаснее, вплоть до тошноты и омерзения. Это были не просто нелюди и бандиты, это были подонки и отморозки, вооруженные не только оружием, но и всякими новыми псевдорелигиозными догмами, и в их головах (а души у них не могло быть) – не любовь к Богу и к людям, а зависть и ненависть, алчность и злоба, наглость и трусость, безумство и болезнь, тщеславие и страх, которые они хотели заглушить таблетками, анашой или насваем. Чем больше я узнавал об этой банде, тем становилось страшнее, страшнее за остальных членов семьи. И тогда я буквально в приказном порядке потребовал, чтобы жена с двумя детьми из республики выехала, выехала туда, где есть порядок и какая-то власть. Жена выбрала город Ставрополь. Во-первых, рядом, а во-вторых, как позже выяснилось, туда на жительство выехала учительница Шовды по музыке. Вот так. Даже в самые тяжелые дни жена все же думала о музыкальном образовании дочери, и маленькая Шовда уже лишь об этом думала и мечтала. Но мне тогда было не до музыки. Правда, с отъездом семьи у меня словно руки развязались, и что я сделал в первую очередь? Купил оружие. Много-много разнообразного оружия. Оно свободно продавалось – на любой, как говорится, вкус и цвет. Однако все же это конфликт, вражда, война, а я, в принципе, один. Конечно, вокруг меня сыновья дяди Гехо, родственники, односельчане и люди моего тейпа, но это не близкие родственники, и подвергать их риску, а потом и подводить к кровной вражде я не хочу и не могу, хотя они днем и ночью возле меня. А тут вновь получаем послание – бандюги на то и бандюги, совсем обнаглели – две недели срок, не то убьют… И еще подбросили видеокассету, на ней мой сын совсем худой, грязный, жалкий, плачет, просит меня о помощи.

Я готов был с кем угодно воевать, драться, умереть, но если я, как дурак, погибну, то что далее? Как остальные выживут? Надо было подумать, сосредоточиться и хоть немного успокоиться. Поэтому решил поехать в родные горы, а там все по-прежнему – тихо, величаво, грациозно, вечно.

Попил я там родной родниковой воды, подышал чистым воздухом, налюбовался альпийскими просторами, полазил по скалам, увидел много дичи, особенно гордых одиноких орлов, и я не то чтобы успокоился, чуть свое горе позабыл, нет, но я как-то иначе посмотрел на ситуацию, как бы со стороны на самого себя, и понял одно – я ведь не бандит и не хочу им стать. Значит, оружие мне ни к чему. А эти горы и жившие, и живущие здесь люди и не такое видали, надо мне оставаться тем, кто я есть, надо терпеть и ждать – все как-то разрешится, на все воля Божья. С этой чуть обогревшей мыслю я вернулся в Грозный, а там количество украденных людей увеличилось. И неизвестно, действует ли одна банда или их несколько. Но мне тогда казалось, а сейчас я уверен в этом, что все они как-то были взаимосвязаны, и эта вакханалия какими-то силами поощрялась, одобрялась и поддерживалась.

Денег на выкуп у меня нет, и даже если я все продам, то и треть не наберу, да и кто в Грозном жилье ныне купит – все распродают. Я понял четко одно, что оружие мне не поможет, а, наоборот, только усугубит мое положение, в конфронтации с безликой бандой я проиграю, а более того, кого-то из родственников убьют. В общем, я решил от купленного оружия избавиться, да у меня его никто не берет, все оружие лишь продают. А держать дома такой арсенал я тоже не хотел, казалось, что оно само по себе стрелять начнет, и вот я взял все это смертоносное хозяйство, отвез в родные горы, тщательно замуровал в прорезиненный, добротный брезент, который мы используем на буровой против ржавчины, запрятал поглубже в расщелине скалы, у моего родового надела в горах. К этому времени закончился мой срок отпуска – я мог его продлить, но не захотел, подумал, что работа как-то отвлечет, поможет. Так и случилось, потому что через пару дней, абсолютно не таясь, в моем кабинете появились двое молодых людей, один явно спортсмен, здоровый. Они современны, если судить по одежде, уверенны, даже нагловаты, бородаты, что в моде, и пистолеты за поясом, что тоже не диковинный атрибут времени. Понятно, что они не представились, но сказали, что в курсе моих бед и дел, что к похищению однозначно непричастны – мол, их удел бизнес. Предлагают взаимовыгодную сделку: вместо 250 тысяч долларов – 250 тонн нефти, всего пять «бочек»… Они еще что-то хотели сказать или сказали, но перед моими глазами вырос образ моего несчастного сына, и я даже тогда все не помнил, а сейчас и не хочу вспоминать. Просто я был в таком бешенстве, что умудрился как-то перепрыгнуть через стол и этого, что говорил, чуть ли не придушил. Они бы не ушли, ведь у меня в приемной сидел сын дяди Гехо и еще пару моих работников. Но и эти пришельцы были не одни, во дворе еще одна машина, и все вооружены. Столкновение было нешуточное, жесткое и жестокое. Те, что во дворе, страховали, были с автоматами, стреляли; больше в потолки, но все же моего работника ранили. А я, с разбитой головой и из носа кровь, бессильно матерился в окно вслед мчащимся машинам – обе одной марки «BMW». В тот момент я жалел, что нет оружия… Чуть позже, забегая вперед, скажу, что раскопал свой давнишний арсенал, словно откопал томагавк войны. Вот такие у меня ныне времена, хотя вроде бы и мирные. Однако об этом и думать не хочется, а тот конфликт в моем кабинете стал как бы кульминацией всего процесса.

Дело в том, что одного из приехавших наши работники узнали. Оказывается, это был сын одного из известнейших нефтяников республики, который ныне на пенсии. Его я очень хорошо знал, очень уважаемый человек, отец большого семейства. Вот и поехал я к нему в тот же вечер с перевязанной головой. Со мной сын дяди Гехо и еще пара родственников. Старый нефтяник жил, как и работал. На окраине Грозного у него небольшой, но добротный дом, и, как мы уже выяснили, рядом, занимая почти весь квартал, живут восемь его сыновей – уже взрослые, семейные люди. Тот, кого я пытался придушить, – спортсмен, в их семье предпоследний, его нет, а вот пятеро старших вокруг престарелого, но еще крепкого отца сидят как монолит, почти все вооружены – атрибут времени.