Канта Ибрагимов - Стигал

Эх, попить бы сейчас из родника родного. После этой радиации и этих воспоминаний – все внутри жжет, пожар! Но разве эта вонючая водопроводная вода сможет потушить жар в груди, тем более жажду жизни. Почему всегда хочется жить? Потому что на что-то еще лучшее надеешься, ждешь, веришь в будущее, которое, кажется, будет светлее.

Все-таки две капсулы – доза лошадиная! Всю ночь не спал. Лишь под утро эта непонятная жажда прошла. Потушил я этот огонь в груди. Зато резко появилось другое чувство – голод. Это хорошо. Врачи говорят, что в моем состоянии аппетит – дело к лучшему. Не знаю, к лучшему или худшему, я бы барана, наверное, съел, если бы мог. Еле завтрака дождался. А кормят здесь…

Только что доктор звонил. Это – радиодоктор. Я его называю так не потому, что он заведует радиацией, а потому, что в его кабинете постоянно громко играет радио, и когда он ко мне звонит, музыка мешает, но я же не могу ему сказать: выключите эту ерунду. Хотя надо бы… И надо было бы спросить, почему такая мучительная жажда. Но я спросить не могу, сообщение послал – без ответа. Вот так лечат. Хотя денег заплачено до самой крайней плоти… А спросить не с кого и бесполезно. В такой стране ныне живем, где все, почти все, решают лишь деньги. В этом отношении Советский Союз – страна, которую даже я частенько ругал, была уникальная. Особенно в плане бесплатной медицины, образования и других социальных благ. Все-таки какое-никакое, а социальное равенство, в целом, соблюдалось. Однако, если бы меня спросили, где бы я хотел жить: в СССР или в современной России? В начале девяностых я, не колеблясь, ответил бы – в современной России, хотя тоже было нелегко. Бал правят лишь деньги. Деньги – основной лозунг и идея России! А сегодня, когда уже столько лет, как нет СССР, я скажу – не хотел бы жить ни там, ни там. И как ни странно, когда я общаюсь со своими ровесниками, то они постоянно с ностальгией вспоминают прошлое, молодость, службу в армии, как гуляли, пили, прочее, прочее в этом духе. В этом отношении я теперь категоричен – я не люблю свое прошлое и, к удивлению всех, живу будущим, хотя оно уже почти прошло и будет мимолетным, но будет. Потому что я хотя бы теперь сделал то, что должен был сделать в молодости, – я живу на родной земле…

Что я несу? Какая родная земля? Я заперт в камере. И меня то ли лечат, то ли надо мной проводят эксперимент. Последнее пришло на мой не совсем здоровый ум оттого, что сегодня за утро мой радиодоктор звонил уже три, если не четыре раза по внутреннему и, как мне показалось, словно по какой-то анкете задавал мне вопросы. Я-то вроде отвечать не могу, лишь мычу, а он меня в камеру видит и говорит – кивни, покажи рукой. А потом и вовсе:

– Привстаньте… Рот к камере. Шире откройте рот… А теперь глаза. Покажите мне глаза. Вот так… А слух. Уши не заложены? Теперь не болит? Как стул? Запор? Нет? Воду пейте. Больше воды… сколько примерно вы выпили? Ну, я понимаю, что это не ваш родник. Это Москва… А нос надо прочистить. Обязательно прочистите нос. Это вам кажется, что вы им не дышите. А вы его закройте и поймете. Вам не холодно? Ну, в общем все нормально. Правда, радиационный фон очень высокий… Это понятно. Хорошо, что аппетит хороший. Значит, организм борется, живет. Я скажу, чтобы вам обед более калорийный сделали… Слабость есть? Отдыхайте. Поспите до обеда.

Вновь меня медсестра еле разбудила. Это хорошо. По-моему, понемногу прихожу в себя. А нос прочистил. Действительно, легче стало. И голове полегче. Зато обаяние обострилось, вновь этот запах… Видимо, от здешнего питания. А «калорийный» обед – тот же суп куриный и еще одна котлета вдобавок, плюс компот и хлеб. Все это я измельчаю в одной большой емкости, тщательно разбалтываю, разжижаю и насосом – в катетер. Живот недовольно урчит, газы, дряной этот запах больного существа. Но голод, как говорится, не тетка. А я голоден. Пишу медсестре, чтобы она дала побольше ужин. А она – «Меню не я составляю». Я не стал обращаться к радиодоктору. Он сам позвонил. Мне он нравится. Всегда веселый, жизнерадостный. А сегодня говорит:

– Хорошая у вас дочь. Только что звонила. И ваш зять утром был… Я вам ставлю высшую категорию питания. И еще, в плане большого уважения и исключения, на ужин двести грамм красного вина или сто водки, чтобы радиацию вывести.

Я замахал руками, в жизни не пил и не хочу.

– Ха-ха, тогда я за вас выпью… А вам пришлю снотворное, жидкое. Выздоравливайте.

Высшая категория питания! На ужин – гора хлеба и две уже несвежие котлеты. Видимо, кто-то из моих соседей на обед не съел, я их тоже не съем, не могу, хотя есть хочу… Попробую снотворное. Я такого пузырька и не видел, заморское, наверное, американское.

Вот это снотворное! Помню, как я страдал после операции. Никакие уколы не помогали. А это, видимо, настоящее снотворное. Просто вырубился. Зять, наверное, щедро заплатил. Все проспал. Семь пропущенных звонков дочери. Маккхал трижды звонил. Сообщения от них же. К ним звонить, писать уже поздно. Три часа ночи. А вот сообщение из дома, от родных односельчан. В горах похолодало, выпал снег. Интересно, как там моя живность? Я ведь под конец зажиточным горцем стал. У меня небольшая пасека – пять ульев. Есть собака – сосед щенка подарил. Есть кот – сам ко мне еще котенком забрел, а может, кто-то подбросил. Собака не пропадет. А вот кота я соседям отдал, они в километре от меня живут. Этот кот, говорят, когда я выезжаю, каждое утро к моему дому бегает – меня не найдет, к вечеру обратно к соседям. Но самое мое большое богатство – кони, почти табун – семь голов. Могло бы быть больше. Однако каждый год то медведи, то волки, то барсы двух-трех съедают. Это хозяйство не в тягость. Лишь за пчелами я слежу. А табун… а табун свободно по горам ходит. Бывает летом, особенно если дождей нет, я их месяцами не вижу, уходят совсем далеко, высоко, чуть ли не под ледники. Там трава совсем маленькая, да видать, очень вкусная. А вот зимой, когда сильные холода, снег и голодные волки преследуют, они к дому тянутся: здесь я им даю кукурузу, овес, соль. Да и родничок мой никогда не замерзает. Как хорошо в родном доме, на родной земле! Поздно я это узнал, оценил. Хотя судьба всячески подталкивала… ведь квартиру мне в «Грознефти» так и не дали. Все говорили – женись, будем решать, а холостым можно и в общаге. Это мне говорили не только на работе, но и родственники, и друзья, ведь мне уже было за тридцать. И если честно, то я сам мечтал и хотел жениться, и сватали меня, на смотрины водили, но душа ни к кому не лежала. Да вот как-то прямо к нам в объединение на Новый год приехали артисты из местной филармонии, и мне одна девушка-артистка очень приглянулась. Как я позже понял, особыми талантами она не блистала, но сценой всю жизнь проболела, хоть была на вторых ролях, подпевала, на гармошке играла, прилично танцевала – это из-за фигуры: высокая, тонкая, стройная. Я так влюбился, таким поклонником стал, что все концерты с ее участием стал посещать. Познакомились, стали общаться, а тут мои родственники и сыновья дяди Гехо недовольны – какая из артистки жена. Но я ей все, как есть, про себя рассказал, а особо и говорить нечего, сделал предложение, правда, с одним условием – моя жена на сцене выступать не будет.