Мария Воронова - Эхо первой любви

Так вышло, что о домашнем аресте Славы Дворкин узнал последним. Фрида решила поберечь его и соврала, что надо на работу, но по ее перевернутому лицу он понял – происходит что-то очень плохое.

Лев Абрамович промаялся без сна, так и не решившись позвонить внучке, а утром, выйдя на улицу, увидел во дворе Славы Ксению Алексеевну. Эта красивая, уверенная в себе дама выглядела так ужасно, что Дворкин наплевал на приличия, бесцеремонно окликнул ее и потребовал объяснений.

Рассказ матери Славы шокировал его, но Лев Абрамович напомнил себе, что горевать и впадать в отчаяние можно, только когда нечего больше делать. А когда есть что делать – надо делать.

В данной ситуации перед ним непаханое поле. Информации мало, Ксения Алексеевна знает только то, что ей сказал сын. Лев Абрамович немного обиделся, почему Слава прислал мать сидеть с Юрой и Светой, а не возложил эти обязанности на невесту, так было бы лучше, но быстро себя одернул – в критической ситуации обижаться еще хуже, чем отчаиваться.

Итак, получается, что Слава, уже являясь женихом Фриды, встречался со своей бывшей возлюбленной и до того довстречался, что убил ее мужа. Со стороны выглядит отвратительно, но кто сказал, что так оно и было?

Сейчас науськивать внучку, мол, брось негодяя, так же глупо, как убеждать ее в невиновности жениха. Когда не владеешь информацией, любое решение ошибочно.

Лев Абрамович, как умел, успокоил Ксению Алексеевну, сказал, что сегодня у него дела в городе, а завтра он обязательно отпустит ее на целый день к сыну.

Говорить разные банальности он не стал – время дорого.

Лев Абрамович достал костюм, в котором вел уроки в школе, прикинул, что выглядит в нем, как зомби из восьмидесятых, и со вздохом повесил обратно в шкаф. Обычно он вполне уютно чувствовал себя в одежде, приобретенной в эпоху своей молодости и плодотворной зрелости, но сейчас наступило время действовать и нырнуть в гущу жизни, значит, экипировка должна быть соответствующей.

Пришла наконец очередь Фридиных подарков. Он достал из дальнего шкафа коробку с кроссовками, джинсы и яркую куртку фирмы Columbia. Эти вещи казались Льву Абрамовичу неподобающими для его лет и вообще слишком уж веселенькими, но, одевшись, он неожиданно почувствовал себя молодым и энергичным.

Большого зеркала в доме не было, но, поймав свое искаженное отражение в сверкающем боку Фридиной кастрюли, он решил, что выглядит не как дурак, а как бодрый дедок, которому любое дело по плечу.

Лев Абрамович натянул одну из Фридиных вязаных шапок, поднял воротник куртки и зашагал к автобусу.

Метель и снегопад, продолжавшиеся почти три дня, сегодня наконец прекратились, и наступила тишина. По обочинам лежали высокие сугробы, ослепительно-белые и еще рыхлые, с редкими следами птичьих лап. Деревья тоже стояли все в снегу, и Лев Абрамович невольно залюбовался, отвлекся от тревожных мыслей и вспомнил, что скоро Новый год.

Он шел, оставляя за собой ясное небо, а впереди горизонт затянули легкие облака. Солнце пряталось за ними и пронизывало своими лучами, полосы света стремились вниз, зримо соединяя солнце с землей, – редко когда увидишь зимой такое величественное зрелище.

Снег похрустывал в такт шагам, и Лев Абрамович, словно язычник, ощутил, как погожий день наполняет его силой и решимостью.

Он отмахал почти полдороги, когда навстречу показалась знакомая машина. Приятель Славы Макс с недавних пор приезжал париться по субботам, и видно, никто не сообщил ему, что друг арестован. Дворкин поднял руку и, когда Макс остановился, бесцеремонно сел на переднее сиденье.

– Поворачивай, сынок. Лавочка закрыта.

– Что случилось?

Лев Абрамович рассказал.

– Ого! – Макс с трудом развернулся на узкой дороге. – Что ж, я тоже был под следствием, но обошлось. С тех пор я верю в наше правосудие.

Дворкин сказал, что когда приходит беда, надо не надеяться и верить, а тупо действовать, и назвал адрес городской квартиры Зиганшина.

– О, привет, – сказал Слава, открыв дверь, – Абрамыч, а ты что такой модный-то?

– Это основное, что сейчас тебя интересует?

Дворкин бесцеремонно отстранил Зиганшина, почему-то задержавшегося на пороге, и вошел. На первый взгляд казалось, что Слава держится молодцом: тщательно выбрит и аккуратно одет, глаза ясные, и, судя по распахнутым дверцам антресолей и стоящим в коридоре старым чемоданам, гости оторвали хозяина от каких-то полезных занятий, а не от тупого лежания на диване.

– Проходите на кухню, а то я решил все свои бомбы времени разминировать, раз уж такое… – Слава развел руками, – чтобы на том свете не краснеть, когда родственники станут разбирать мои архивы.

Макс произнес полагающуюся в таких случаях банальность, а Лев Абрамович молча прошел на кухню. В глаза ему бросилась стоящая отдельно коробка, наполненная старыми письмами, и почему-то сразу стало ясно, что эти конверты, надписанные неустойчивым детским почерком, имеют для Славы особенное значение.

Лев Абрамович отвернулся, будто случайно увидел чужую тайну.

– Не хочу показаться негостеприимным, – улыбнулся Зиганшин, включая чайник и нарезая колбасу, – но закон не позволяет мне общаться с людьми, кроме близких родственников.

– А я кто? Дед невесты, ближе не бывает.

– И то правда. Если серьезно, мужики, спасибо, что зашли, а то я что-то приуныл.

– Приуныл он! – Лев Абрамович подождал, пока Слава нальет чаю и сядет, и тогда поднялся над ним во весь свой невеликий рост. – Устроил вакханалию с бабами и убийством и приуныл!

– Абрамыч, ну ты чего…

– Макс, извини, что при тебе, сынок, но ты свой человек, – скороговоркой извинился Дворкин и продолжал: – Не Абрамыч я тебе, понял? У меня есть внучка Фрида, и рядом с ней ты кучка гэ, понял, чтоб ты был здоров!

– Да понял я. Но ты же говорил, что я твой друг…

– Был друг, пока к Фриде яйца не подкатывал! А теперь кучка гэ, и ничего больше! Таки ты думаешь, ага, есть у меня прекрасный товарищ Абрамыч, дурачок плюй в глаза – божья роса. Как он начнет меня защищать и поддерживать! Чтобы да, так нет! Хрен тебе!

– Лев Абрамович, я все понял, – сказал Слава тихо, – для меня тоже главное, чтобы Фрида не пострадала.

– Ну раз понял, то рассказывай все, как на духу. И упаси тебя бог хотя бы на волосок отступить от правды!

Рассказ Зиганшина занял много времени, и к концу его Дворкин остался с убеждением, что Слава невиновен. Он задал много уточняющих вопросов, но парень нигде не сбился, не смутился, и в целом его рассказ производил впечатление полной искренности.

За долгую жизнь Льву Абрамовичу не посчастливилось пережить сильной любви к женщине. В юности он сделал предложение девушке, которая понравилась ему больше других, женился и был счастлив, питая к супруге спокойную привязанность и сердечную дружбу, и очень тосковал, когда она покинула его. Но если бы Соня не пошла за него замуж, он быстро бы ее забыл и нашел другую девушку.