Виктория Токарева - Дерево на крыше [сборник]

Для начала – в дверь.

Офис находился на первом этаже. Анжела позвонила в звонок, там щелкнуло, и строгий голос спросил:

– Вы к кому?

– К продюсеру, – отозвалась Анжела. – К Марку… отчества я не знаю.

– По какому вопросу?

– Ему звонили. Он знает.

– Одну минуточку…

Раздались голоса, видимо, у маэстро уточняли, ждет ли он кого. Потом раздался щелчок. Дверь открылась. Перед ней стоял мужик, похожий на ее папашу. Тот же славянский тип. Анжела увидела, как мог бы выглядеть Васька, если бы его приодеть, причесать, попрыскать хорошим парфюмом и дать бумажник с деньгами.

Анжела вошла в комнату – большую, как фойе кинотеатра. В комнате было много кокетливых мужчин, похожих на женщин. Пиджаки одеты прямо на голое тело, а на груди – золотые украшения. Присутствовали также коротко стриженные женщины, похожие на мужчин. Все человеки двигались, перемещались, совещались, обижались – дурдом.

Маэстро посмотрел на Анжелу слюдяными глазами и сказал:

– Еще одна Валерия…

Анжела догадалась, что это плохо. То есть быть Валерией, может, и неплохо, но первой, а не еще одной.

В дальнем углу покачивался молодой парень со скульптурным ртом. Он стоял, прикрыв глаза, как сомнамбула, ничего не видя и не слыша. Поперек его живота низко висела гитара, он ритмично чесал струны и, должно быть, внутренне на певал.

Анжелу поразила его свобода. Он ни от кого и ни от чего не зависел в отличие от нее, которая зависела ото всего и всех.

– Кассета есть? – спросил маэстро.

– Какая кассета? – не поняла Анжела.

– Вы же собирались показываться…

– Я думала: надо спеть…

– Вы не в консерваторию поступаете. Нужна кассета. Или диск. Стас, объясни…

Приблизился молодой мужик, бритый наголо, как новобранец. Он был одет в черное и белое, как официант.

– Шоу-бизнес – это две составляющие: шоу и бизнес. Бизнес – значит, бабло, в смысле деньги. Понятно?

Анжела кивнула.

– Чтобы заработать, надо собирать стадионы. А перед стадионами никто вживую не поет. Поют под фанеру. Поэтому интересно ваш голос послушать не вживую, а пропущенный сквозь технику.

– Техники нет, – сказала Анжела. – Могу спеть вживую.

– Ну пой… – разрешил маэстро.

Анжела запела с места в карьер:

– «Не отрекаются, любя… Ведь жизнь кончается не завтра… Я перестану ждать тебя, а ты придешь…»

Анжела вдруг забыла и замолчала. Вспомнила:

– «А ты придешь совсем внезапно…»

– Хватит, – сказал маэстро. – Раздевайся.

– Зачем? – не поняла Анжела.

– Можешь не раздеваться! Стас, объясни.

Стас снова приблизился к Анжеле. От него хорошо пахло, и смотрел он дружественно.

– Это тест, – разъяснил Стас. – Маэстро делит девушек на три категории: нормальные, дуры и давалки. Когда предлагают раздеваться, то дуры начинают рыдать, давалки раздеваются без разговоров, а нормальные спрашивают: «Зачем?» Вы – нормальная. Это хорошо.

– А можно, я дальше спою? – спросила Анжела.

Дальше мелодия получала развитие, шли верхние ноты, можно было показать возможности голоса.

– Не надо, – отверг маэстро. – Чужой репертуар. Песня старая, семидесятых годов. Со старьем стадионы не соберешь. Нужен новый шлягер. Совсем новый.

– А где его взять? – не поняла Анжела.

– Заказать хорошему композитору. Мелодия и слова.

– А слова тоже композитору?

– Вы откуда приехали?

– Из Мартыновки.

– Стас, объясни девушке, – устало попросил маэстро.

– Поэт и композитор – не проблема. Их как собак нерезаных. Главное – бабло!

– А сколько стоит песня?

– От пятисот до пятидесяти тысяч баксов. В среднем пять штук.

Анжела уже знала, что куски и штуки – это тысяча долларов. Пять штук – это пять тысяч. Астрономическая сумма. Чтобы заработать такие деньги, ее мать должна пасти коров лет двадцать.

– А кто должен платить композитору: вы или я? – уточнила Анжела.

– А как ты думаешь? – спросил маэстро ус та ло.

– Если я сама куплю песню и сама буду ее петь, то зачем вы мне нужны? – не поняла Анжела.

– У вас в Мартыновке все такие? – спросил маэстро.

– А вы какие? – обиделась Анжела. – Ни о чем не думаете, кроме бабла. А есть еще таланты… И на стадионе собираются не одни бараны.

– Ты имеешь право на свое мнение, – сказал Стас. – Но высказывать его необязательно.

– Вам можно, а мне нельзя? – спросила Анжела.

– Но ведь это ты к нам пришла, а не мы к тебе.

– Как пришла, так и уйду.

Анжела направилась к двери. Перед тем как выйти, обернулась.

– Мы еще увидимся, – пообещала она. – Вы еще за мной побегаете.

– Очень может быть, – согласился Стас. – Ведь жизнь кончается не завтра.

В комнате засмеялись.

Парень в дальнем углу продолжал свою медитацию, будто ничего не случилось. А меж тем случилось. Рухнула мечта. Разбилась о бабло.

Анжела вышла на улицу вместе с тортом. Торт уже не капал, а вытекал тонкой струйкой.

Анжела опустила коробку в мусорную урну. Выбросила девяносто шесть рублей, не считая надежды на счастье.

Вытерла руки одна об другую. Обе руки стали липкие.

«Хорошо тебе… – с обидой подумала об Алешке. – Сидишь в тюрьме, и ни о чем не надо беспокоиться. Делаешь, что прикажут. Ешь, что дадут. А тут крутись, как сучка на перевозе…»

Анжела вдруг остановилась посреди тротуара. Люди стали ее обходить, так как она стопорила движение.

Пора было возвращаться в Мартыновку, не сидеть же на шее у Киры Сергеевны. Но Кира Сергеевна не считала, что Анжела сидит на шее, скорее наоборот, поскольку вся домашняя работа выполнялась Анжелой. Анжела сочетала в себе кухарку, горничную, секретаря, курьера. При этом Анжела была легкая, не нагрузочная. У нее было молодое, без накипи, светлое, лазоревое и розовое биополе.

Никогда еще Кира Сергеевна не была так ухожена и обихожена. Она просыпалась каждое утро и спрашивала себя: «За что мне такое счастье?»

И Иннокентию было повеселее. Раньше он сидел один, как кот в пустом доме. А сейчас не один. По комнатам кто-то легко двигался, дышал, стукал и грюкал, а иногда пел. И эти звуки напоминали, что ты жив и живешь. А если вдруг помрешь в одночасье, то тоже не один. Кто-то подбежит и возьмет за руку и проводит в мир иной. И даже заплачет над тобой. Это совсем другое, чем уйти в одиночестве и леденящем страхе, ступить на лестницу, идущую неведомо куда.

Был сын, но от сына – какое тепло? Своя жизнь. Как будто и не сын, а отдельный человек. Разумом понимаешь и помнишь, что был когда-то сладкий младенец, потом маленький мальчик – светлоглазый ангел. Но тот ангел и сегодняшний дядька – что между ними общего? Ничего.

Однажды к Кире Сергеевне зашла ее соседка-подруга. Они дружили по географическому фактору. Всю жизнь дома рядом. – Розалия жива-здорова? – спросила Кира Сергеевна.