Юрий Андрухович - Двенадцать обручей

«Вы сможете идти?» — спросил какой-то из них сбоку и издалека. «Да», — Артур облизнул губы и поднялся с табурета. «Может, вывести вас под руку?» — другой голос, тоже сбоку, но вблизи. «Я сам», — махнул он рукой и тут же увидел сам себя, как он на улице ложится навзничь в этот размокший снег, где-то там, посреди двора, затылком в грязное, тающее месиво, во все на свете весенние ручейки, рядом с защитного цвета забором и пустой сторожевой вышкой , что так вся и скрипит, пошатываясь на цырлах под удушливо-тугим ветром — на этой вымершей территории бывшей местечковой гауптвахты, куда его притарабанили несколько часов назад. (На самом деле не минуло еще и часа, но мы-то помним, каким был для него ужасно долгим этот день.) Да, лечь в этот самый снег и уснуть, пока снег не растаял окончательно.

Теперь он плелся по коридору, такому же ободранному и сырому, с такими же водяными потоками и разводами на стенах, с той же грибковой вонью; они удерживали его в центре своего треугольника, и значит, надежды на шаг влево, шаг вправо были тут же похоронены — они все равно не дали бы ему выдернуться ни вправо, ни влево. Хотя там и встречались какие-то двери — металлические, с зарешеченными окошками, трое или даже четверо дверей по обеим сторонам — все свидетельствовало о вечной наследственности, в этих камерах не одному из наших раздавили яйца, потому что не только же гауптвахта, да что там гауптвахта, да откуда бы ей взяться так просто в поздние ракетные времена — нет, тут пахло еще сороковыми, тут убивали пулей в затылок, причем это могло считаться проявлением высшего милосердия после всех предыдущих циклов с колючей проволокой, раскаленными гвоздями и башмаками, полными крови. И это тоже — короткий курс истории приспособленных помещений карпатского края, еще один недожитый роман.

Артур Пепа, насколько мог, нацеливался на другую дверь — входную, за нею уже угадывался двор и ветер, но там торчал один из ментов, тот, что с калашником , или другой, но так же точно с калашником , он курил на пороге, но, как только увидел в коридоре все гражданское руководство вкупе с подозреваемым, выкинул окурок на ветер, хряснул дверью и деловито зазвенел ключами («налево, налево» — пробился в ухо Артуру кто-то из задних и оттер его от входной двери, направляя в другой коридор). Дежурный мент пошел впереди них, бестолково и долго скрежетал ключом в какой-то еще двери, наконец замок поддался — и они чуть ли не втолкнули Артура в относительно сухую комнату, где на двух сдвинутых вместе нелепых письменных столах лежало укрытое до пояса кусками старой мешковины тело Карла-Йозефа Цумбруннена.

«Вы знаете, кто это?» — прогремел Первый всеми своими порезами. «Нева иль Спутник, Спутник иль Нева?» — вопрошал бы Пепа у всех тех порезов пятистопным ямбом, однако в иных обстоятельствах, а сейчас он лишь ступил два-три шага к стене, где были свалены на пол целыми пачками старые желтоватые газеты. Ему пришлось наклониться вперед, чтобы не упасть. Так он и стоял, одной рукой подпирая стену. «Вы знаете, кто это такой?! — налетели на него еще два голоса. — Вы слышите, о чем вас спрашивают? Почему вы ничего не говорите? Почему вы бледнеете? Вы знаете, кто это такой?!»

Пепа знал только то, что о мертвецах обычно говорят одно из двух — или совершенно другой человек, или же совсем как живой. Но сейчас он не смог бы сказать ни первого, ни второго, и, конечно, не отсутствие очков на вытянутом — да, слишком вытянутом — лице было тому причиной.

«Это он!» — сказал Артур Пепа. Его рука поехала по стене вниз, но они вдвоем — Второй и Третий — подхватили его под локти и развернули лицом к трупу Цумбруннена.

«Он — это кто? — не отставал Первый. — Вы можете членораздельно назвать его? Вы знаете этого человека?»

«Цумбруннен, — откуда-то издалека услышал Артур свой собственный голос. — Почему он мертвый?»

«Почему он мертвый?» — переспросили все трое почти одновременно, но акцентируя при этом каждый на ином слове: почему, он, мертвый. И тут же, словно из глубочайшей засады, — двое, Второй и Третий, в оба уха Артуру: «А вы не знаете почему?»

Запасы воздуха в легких и мозгу таяли все быстрее, ощущение беды валилось на голову все оглушительней, затуманивая синкопированную скороговорку Первого, откуда Пепа вылавливал лишь отдельные сигналы: анонимный звонок — тело на берегу — предварительные данные — гражданин иностранной — многочисленные физические — смерть наступила приблизительно в — серебряная пластина с именем — житель города Wien — Вена столица Австрии — вследствие удара тяжелым предметом — не исключаем что — семь-двенадцать часов в воде — несомненное убийство — и еще что-то подобное, что пребывало меж этими словами и, очевидно, придавало их смыслу куда большей плотности и порядка.

И только тогда, когда Первый, резко сменив интонацию, ткнул ему пальцем в грудь ( мы подозреваем вас, мы вас подозреваем, вас подозреваем мы!) , Артур Пепа вполне допер, что именно этот тут Первый, поэтому нет смысла крутить замороченной головой во все стороны, отбиваясь от других сознавайтесь , а нужно обязательно докричаться до этого Первого о своем — как там оно называется?! — алиби, алиби, у меня алиби, я тоже кое-что помню из детективных романов, я спал в ту ночь, моя жена была рядом, в той же постели, но где она сейчас, мне плохо, откройте окно, она вам все подтвердит, куда вы ее подевали.

«Алиби? — Первый ужасно обрадовался этому слову. — Разумеется, алиби! Именно так оно и называется! Вот только почему вы шли за ними вслед? Вы ведь шли за ними той ночью? Это ваше алиби?»

Если б не эти удары изнутри, подумал Пепа. Если б не эта оттепель, не эта климатическая катастрофа, не триста тридцать пульсаций в минуту. Он ступил два шага назад — по тем желтым газетам — и уперся спиной в стену. Это на миг помогло: «Хорошо, если это я, то какие мотивы?» — Мотивы, мотивы! — вот правильное слово, пусть скажут, какие мотивы, бездари!

Но Первый только того и ждал, ибо сразу начал загибать пальцы: бытовое пьянство, ссора на почве пьяного соперничества, природное желание возвыситься над иностранцем, ревность, вам этого не достаточно? Им-то этого более чем достаточно!

«Ревность! — попытался засмеяться Пепа, но ничего не вышло. — Какая еще ревность? На каком основании (да, конечно — подстава, как раз правильное слово, подстава !)?»

Не отрывая меланхолического взгляда от посеревшего трупа на сдвинутых вместе столах, Первый ответил: «Да хотя бы на том, что ваша жена на протяжении нескольких лет спала с этим беднягой. Спала, понимаете? Они были любовниками. И все об этом знали. А вы разве не знали? Никто вам не поверит, что вы не знали!»