Виктор Пелевин - Все повести и эссе [авторский сборник]

– Пошли к этим, что ли, – сказал Валерка.

По гноящимся воспаленным глазам в сидящих у памятника легко было узнать рабочих с «Трикотажницы», пригородной фабрики химического оружия. Двое из них кивнули Валерке – весь город знал его как виртуоза–матерщинника (даже кличка у него была – «Валерка–диалектик»), а ребята с «Трикотажницы» очень гордились своими традициями краснословия.

– Пить кто будет, мужики? – спросил Валерка.

– Не, – после некоторой паузы ответил один из химиков, – мы секретаря ждем. Уже тяпнули, хватит пока.

– А… Ну и день, прямо не верится – даже на маяву не пьют…

Валерка сел на бетон и оперся спиной о низкую ограду памятника. По поверхности серой плиты покатилось полиэтиленовое колесико пробки. Иван сел рядом, так же подоткнув под зад край ватника, и зажмурил глаза. На душе у него по–прежнему было беспричинно грустно – зато и спокойно, и даже мелькнуло на секунду в какой–то словно бы щели воспоминание – странного вида красная кепка, и еще пластмассовая поверхность стола, на которой…

– Валерка! – тихо позвал кто–то из химиков. – Валерка!

– Чего? – перестав булькать, спросил Валерка.

– Как там у вас, на Самоварно–Матрешечном? Выполнит план ваш коллектив?

Иван чуть вздрогнул. Это был откровенный вызов и оскорбление. Но, сообразив, что химики вовсе не собираются затевать разборку, а просто хотят посостязаться с мастером языка, которому не обидно и проиграть, он успокоился. Валерка тоже понял, в чем дело, – давно привык.

– Выполняем помаленьку, – лениво ответил он. – А у вас как трудовая вахта? Какие новые почины к майским праздникам?

– Думаем пока, – ответил химик. – Хотим у вас в трудовом коллективе побывать, с передовиками посоветоваться. Главное ведь – мирное небо над головой, верно?

– Верно, – ответил Валерка. – Приходите, посоветуйтесь. Хотя ведь у вас и своих ветеранов немало, вон доска почета–то какая – в пять Стахановых твоего обмена опытом в отдельно взятой стране…

Кто–то тихо крякнул.

– Точно, есть у нас ветераны, – не сдавался химик, – да ведь у вас традиция соревнования глубже укоренилась, вон вымпелов–то сколько насобирали, ударники майские, в Рот–Фронт вам слабое звено и надстройку в базис!

«Хорошо, – отметил Иван, – а то уж больно он от нервов по–газетному начал…»

– Лучше бы о материальных стимулах думали, пять признаков твоей матери, чем чужие вымпела считать, в горн вам десять галстуков и количеством в качество, – дробной скороговоркой ответил Валерка, – тогда и хвалились бы встречным планом, чтоб вам каждому по труду через совет дружины и гипсового Павлика!

Иван вдруг подумал, что сегодняшняя беседа с мальчиком у качелей все же как–то повлияла на Валерку, хоть он ни словом не обмолвился об этом, – что–то горькое прорывалось в его речи.

Химик несколько секунд молчал, собираясь с мыслями, а потом уже как–то примирительно сказал:

– Хоть бы ты заткнулся, мать твою в город–сад под телегу.

– Ну так и отмирись от меня на три мая через Людвига Фейербаха и Клару Цеткин, – равнодушно ответил Валерка. Победа, как чувствовал Иван, не принесла ему особой радости. Это был не его уровень.

– Дай выпить, а? – пробормотал смущенный химик. Иван открыл глаза и увидел, как тот принимает протянутую Валеркой бутылку. Химик оказался совсем молодым парнем, но, судя по цвету лица и фиолетовым нарывам на шее, поработал уже и с «Черемухой», и с «Колхозным ландышем», а может, и с «Ветерком». Все молчали – Иван хотел было что–то сказать для сердечности, но передумал и уставился на черный кончик тени от сабли Бабаясина, незаметно для глаза ползущий по бетону.

– А ты ничего маюги травишь, – сказал через некоторое время Валерка, – только расслабляться нужно. И не испытывать ненависти.

Парень просиял от удовольствия.

– А вы чего тут маетесь? – спросил кто–то из химиков. – Ждете кого–то?

– Так, – ответил Иван, – нить жизни ищем.

– Ну и чего, нашли? – раздался сзади звучный голос.

Иван обернулся и увидел секретаря совкома Копченова, зашедшего, видно, со стороны памятника, чтобы послушать живой разговор в массах. Копченова Иван видел пару раз на заводе – это был небольшой плотный человек, совершенно неопределенного вида, носивший обычно дешевый синий костюм с большими лацканами, желтую рубашку и фиолетовый галстук. Раньше он работал в каком–то банке, где украл не то двадцать, не то тридцать тысяч рублей, за что его частенько поругивали в печати.

– Послушал я вас, ребята, – сказал Копченов, потирая руки, – и подумал – ну до чего ж у нас народ талантливый… Как это ты, Валерий, диалектику с повседневной жизнью увязал – ну, хоть сейчас в газету. Будем тебя в следующем году в народные соловьи выдвигать… А вы, ребята, чего?

– Записались, – ответил кто–то из химиков.

– Выслушаю, – сказал Копченов, – выслушаю. Ты, Иван, тоже не уходи – кое–что тебе вручить должен. Пошли…

Первое, что бросалось в глаза внутри совкома, – это огромное количество детей. Они были всюду: ползали по широкой мраморной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, висели на бархатных шторах, паясничали перед широким, в полстены, зеркалом, жгли в дальнем углу холла что–то вонючее, убивали под лестницей кошку – и непереносимо, отвратительно галдели. Пока поднимались по лестнице, Ивану два раза пришлось переступать через синюшных, стянутых пеленками младенцев, которые передвигались, извиваясь всем телом, как черви. Пахло внутри совкома мочой и гречневой кашей.

– Вот так, – обернувшись, сказал Копченов. – Отдали детям. Дети – наиважнейший участок, а бывает порой и самым узким.

Поднялись на пятый этаж. В коридорном тупике в глубоких креслах неподвижно сидели пять–шесть ребят в круглых авиационных шлемах с прозрачными запотевшими забралами.

– Это кто? – полюбопытствовал Валерка.

– Эти–то? Юные космонавты. Подсекция Дворца пионеров. У нас тут теперь Дворец пионеров, а внизу – еще детский сад и ясли.

– А зачем они в шлемах?

– Чтоб ацетон дольше не испарялся. За каждую бутылку деремся.

Наконец дошли до кабинета Копченова. Кабинет оказался совсем маленьким и скудно обставленным. Почти весь его объем занимал длинный стол для заседаний, из–под которого Копченов за ухо вытащил и пинком выпроводил в коридор маленького слюнявого олигофрена. Иван заметил, что штора на окне как–то подозрительно шевелится – видно, за ней тоже прятались дети, – но решил не вмешиваться.

– Садитесь, – сказал Копченов и показал на стол. Иван с Валеркой сели под портретом матери Санделя, пронзительно глядящей в комнату из–под белого чепца, а остальные присели к столу.

– Вот, значит, – сказал химик, который пытался состязаться с Валеркой, – хотим, значит, на хозрасчет переходить. И на самоокупаемость. Коллектив прислал.