Владимир Матлин - Куклу зовут Рейзл

Дежурство в хилеле пришлось на ночное время. Устроители выставки под кодовым названием «Маршрут 202» (или просто «202») опасались разгрома выставочного зала, поэтому и было установлено круглосуточное дежурство. В прошлом выходки против хилеля уже случались: год назад камнем с улицы разбили окно, а два года назад кто-то написал на стене здания: «Смерть евреям!». Кем были эти таинственные «кто-то», догадаться не составляло труда хотя бы по хорошо знакомому стилю лозунга. «Смерть евреям!» напоминало «Смерть Израилю!», «Смерть Америке!», «Смерть Бушу!»… Среди кого нужно искать в кампусе автора этих лишённых изобретательности призывов, было всем понятно, но администрация университета явно не желала доводить дело до большого скандала. В обоих случаях злоумышленниками были объявлены «какие-то экстремисты» и всё было «заметено под ковер», как говорят американцы.

Обязанности дежурного оказались предельно просты: «Если что заметишь, тут же вызывай охрану». Так что вполне можно было почитать учебник — приближался очередной экзамен… Вот только время дежурства досталось Джеффу неприятное: с полуночи до восьми утра.

Он сидел в вестибюле рядом с главным входом, за столом с телефонами, сигнал тревоги был укреплён в красном ящичке на стене. Отсюда ему был виден вход в выставочный зал. Дверь в зал была заперта, и ключа от этой двери у Джеффа не было. Он знал, что «202» уже находится там. Выходящие в сад окна зала были тщательно зашторены, и в обязанности Джеффу вменялось время от времени обходить здание вокруг и удостоверяться, что в окна никто не влез.

Первые два часа прошли сравнительно легко: Джефф погулял по коридору, тщетно попытался заглянуть в дверную щель (очень хотелось хоть издали поглядеть на остатки автобуса), потом обошёл здание хилеля и снова сел на своё место в коридоре первого этажа. Раскрыв принесённый с собой учебник, Джефф погрузился в чтение. Видимо, он не был так уж увлечён статистическими расчётами, потому что через некоторое время ему стало казаться, что со второго этажа слышны какие-то звуки или, точнее, шорохи. Джефф замер с книжкой в руке, прислушался. Что за чёрт, какие-то звуки, не похожие на шум отопления или водопровода. Скорее, похоже на шаги… У Джеффа бешено заколотилось сердце, вспотел лоб. Что делать? Вызвать охранников? Ну а если это просто ночные шорохи, как бывает в любом здании: скрипят половицы, сохнут обои после ремонта, оседают двери?.. Ведь засмеют! Нет, надо проверить самому.

Он вспомнил, что совсем рядом, на первом этаже, есть комнатка, где переодеваются бейсболисты хилеля. (Его приглашали играть за их команду, но он отказался.) Если помещение открыто и если повезёт… Он потихоньку прокрался по коридору. Комната не была заперта, и там он увидел то, что искал: тяжёлую бейсбольную биту. Джефф привычно обхватил пальцами рукоятку (вообще-то он любил выступать в роли питчера, то есть подающего мяч, но и бэттером был неплохим) и так же беззвучно пошёл по лестнице на второй этаж. Там было темно, Джефф знал, где находится выключатель, но предпочёл не зажигать свет. В коридоре второго этажа он внимательно пригляделся и увидел светлую полоску под одной из дверей. Он подкрался к двери — это был кабинет раввина Лубана. Но Лубан давно ушёл, что всё это значит? Джефф положил биту на плечо, толкнул ногой дверь и решительно шагнул в кабинет. И был встречен громким женским смехом. В дальнем углу кабинета за конторкой сидела Лея.

— Прости, прости, — старалась она унять смех, — ты так грозно выглядишь!

— А что ты здесь делаешь среди ночи? — спросил он строго, пряча смущение.

— Видишь? — она кивнула на груду книг, книжонок, брошюр, газетных вырезок, разбросанных по столам, стульям, даже по полу. — Проспект выставки составляю. Через неделю открытие, а проспект не готов. Вот и сижу ночью.

В прошлый раз она показалась ему хмурой, неприветливой. А сейчас говорила охотно, и уж такого заливистого смеха он никак не ожидал. Джефф стоял в дверях, высокий, с тяжёлой битой на плече, и не знал, что делать.

— Ну я пойду, не буду тебе мешать, — сказал он неуверенно.

— Подожди, давай немного поговорим, а то я совсем тут обалдела.

Он поставил биту в угол и, осторожно ступая между книгами и вырезками, приблизился к её конторке. Некоторое время они молчали.

— Как ты думаешь, они уже знают про выставку? — она кивнула в сторону тёмного окна.

Джефф понимал, кого она имеет в виду.

— Насчет «них» конкретно не знаю. Во всяком случае, в кампусе никаких разговоров на этот счёт я не слышал.

— Зев Лубан считает, что объявить нужно в последнюю минуту, буквально накануне открытия. Чтобы у них не было времени сорвать выставку. А уж когда откроем и народ придёт, тогда пускай беснуются… Но тогда выставка будет официально охраняться. — И Лея добавила: — Садись на тот стул, книги можно на пол.

Джефф сел.

— А ты сама-то уже видела? Ну экспонат, «202»… видела?

Улыбка сошла с её лица, она отвернулась:

— Нет. Лубан мне предложил: давай, говорит, пущу тебя посмотреть, тебе ведь нужно знать, о чём идет речь. А я не могу… — Джефф видел, как тень опустилась на её лицо. — Ведь мне всё равно придется туда заходить, давать людям пояснения… А не могу…

Они опять помолчали. Она смотрела куда-то вдаль, в её глазах был ужас.

— Мне писать надо, — наконец проговорила она. — Пожалуйста, дай мне вон ту пачку книг, вон ту, на полу.

«Ей, наверное, трудно нагибаться», — сообразил Джефф, подавая девушке книги.

Вернувшись на свой пост на первом этаже, он попытался читать, но не мог сосредоточиться на статистике: мысли возвращались к Лее, к её глазам, видевшим то, чего ни один живой человек видеть не должен…

Второе свидание наедине произошло опять в комнате общежития. Рамил сказал, что вернётся поздно, и в половине девятого Фариза уже была у Джеффа. Собственно говоря, они виделись все эти дни, прошедшие после их первого свидания, но это были мимолётные встречи на людях. Правда, местный этикет снисходительно относился к публичным объятиям и поцелуям; но, хотя они использовали эту возможность, что называется, до последнего предела, всё же это было не то… Поэтому во время долгожданной встречи наедине их объятия и поцелуи оказались особенно жаркими и нетерпеливыми.

— Не спеши, не спеши, у нас впереди целый вечер, — шептала Фариза прерывающимся голосом.

Но вышло иначе. Примерно в девять часов раздался громкий стук в дверь и знакомый голос произнес:

— Это я, Рамил, откройте! Очень надо, срочно.

Момент был, как говорится, самый неподходящий, но что они могли сделать? Рамил наверняка знал, что они здесь, и это было ещё вежливо с его стороны, что он постучал, а не воспользовался своим ключом.