Маша Трауб - Тяжелый путь к сердцу через желудок [антология]

Алла Викториновна на тон девочки никак не отреагировала и даже не сделала подобающее в данном случае замечание, потому что видела тот мощный поток радостной энергии, который излучала ее внучка.

— Давай ложись, — приказала Аглая и приготовилась смотреть за процессом облачения бабки в рубашку. Больше всего девочку интересовала грудь, скрывавшаяся не просто под перламутровой блузкой, но под «лифтоном», как говорила мама. «Лифтон» — это мечта, отсроченная в подростковое будущее. Об этом ее тоже предупредили, та же мама, например:

— Не будешь есть в борще капусту, титьки не вырастут. Будешь, как твоя тетка, безгрудая. Она тоже капусту из борща выплевывала.

Быть такой, как тетка, не хотелось. Хотелось такой, как мама. Очень уж у нее «лифтоны» красивые, как в журналах, которые папа рассматривает. У бабушки не такие красивые, но тоже ничего. И грудь больше, чем у мамы, хотя бабка утверждает, что она выросла у нее к пенсии. Интересно, она что, до пенсии капусту из борща выплевывала?

Пока Алла Викториновна снимала бюстгальтер и аккуратно вешала его на стул, Аглая переставала дышать и не сводила с той глаз.

— Чего ты? — спрашивала бабка, не оборачиваясь, чувствуя, что внучка сверлит ей взглядом спину.

— Ниче, — отвечала девочка, но безмятежный голосок абсолютно не соответствовал напряженно-сосредоточенному выражению лица. — Скоро?

— Скоро, — обещала Алла Викториновна и складывала остальную одежду.

— А трусы? — интересовалась Аглая. — Трусы снимать будешь?

— А зачем? — демонстрировала встречный интерес бабушка.

— Не знаю, — разводила руками девочка и ссылалась на надлежащую инстанцию: — Меня мама заставляет.

— И что мама говорит? — торопилась удовлетворить уже теперь свое любопытство Алла Викториновна.

— Говорит, пися дышит.

— Ну… тоже правильно, — соглашалась Алла Викториновна, но сама на столь кардинальные меры не решалась. Аглая же тактично молчала.

— А зубы? — вдруг вспоминала девочка, и Алла Викториновна спохватывалась:

— Точно! Зубы! Совсем забыла.

Когда зубы водворялись в стакан с водой, голос Аллы Викториновны немного менялся: он становился более мягким, а слова шепеляво-вкусными.

— Все? — в нетерпении трепетала Аглая. — Ложишься?

— Все, — подтверждала свою готовность Алла Викториновна и выключала свет.

— А зачем свет-то выключила? — Девочка была явно недовольна.

— А затем, — доступно объясняла Алла Викториновна. — Я тебе глазами светить буду. Смотри! Видишь?

Внучка старательно таращила в темноте глаза, но, ничего не увидев, старательно врала:

— Вижу!

— Ну и какого цвета свет? — уточняла дотошная бабка.

— Голубого! — сочиняла Аглая и на всякий случай добавляла: — Правильно?

— Правильно! — подтверждала Алла Викториновна и перебирала пальцами по краю одеяла.

— Чего ты делаешь?

— Играю…

— На одеяле?

— Ну…

— Ну чего ты врешь, баба. Кто ж так играет?!

— Я так играю. Слышишь?

Аглая минуту прислушивалась, а потом сама собой в ушах начинала играть голубая музыка… Рядом с Аллой Викториновной сами собой рождались не только свет и музыка, но и масса вопросов! Например, почему мама с папой на ключ запираются, а ее, Аглаю, оставляют в коридоре? Или почему в туалете пахнет? Или зачем ходить в школу, все равно старость наступит? Или почему тетю замуж не берут? В общем, много всяких «или» в голове возникает и про любое спросить можно. Потому что баба не кричит и не пугается, когда ее про зубы спрашивают, про какашки, про сколько лет и сколько стоит. И у нее на все ответ есть, о чем ни спроси, потому что она — колдунья. «Чуфырница», как называет ее большой поэт, когда она ему голову лечит.

«Я не чуфырница», — обижается Алла Викториновна и руки ее летают все быстрее и быстрее.

— Баба, — говорит о наболевшем Аглая. — Меня мама в туалете заперла. Сегодня.

— Да ладно, — сомневается в истинности внучкиных слов Алла Викториновна. — Не могла тебя мама в туалете запереть, спорим?

— Спорим! — бьется об заклад девочка, а потом через секунду идет на попятную: — Она только сначала меня заперла, а потом — отперла. Но я не вышла…

— Это почему же ты не вышла? — удивляется Алла Викториновна и выключает ночник.

— Не выключай! — требует Аглая и натягивает на голову одеяло.

— Я всегда выключаю, — парирует бабушка.

— Все равно не выключай, потому что темно!

— А под одеялом тебе не темно?

— Темно, — соглашается девочка и высовывает голову наружу. — Все равно не выключай, а то как в туалете.

— А ты что, в темноте сидела?

— Да, — подтверждает Аглая и снова лезет под одеяло.

— А чего не вышла тогда?

— Мама сказала извиниться, а я не извинилась. Пока не извинилась, выходить нельзя.

— А по-моему, тебе просто нравится сидеть в туалете.

— Не нравится, — отклонила бабкино предположение девочка.

— Совсем?

— Совсем! Ну, чуть-чуть только, когда можно там прятаться.

— Так темно же?! — ловит блох Алла Викториновна.

— Нет, — зевает Аглая. — Когда сама прячешься, звезду видно.

— Лампочку? — не сразу понимает внучкину логику Алла Викториновна.

— Нет, звезду. Пойдем, покажу. — Девочка слезает с дивана и тащит бабку к двери. — Ложись, — приказывает Аглая и укладывается на пол первая. Алле Викториновне не остается ничего другого, как бухнуться рядом.

— Смотри, — внучка указывает на пробивающуюся под дверью полоску света.

— Ну… — по-прежнему не понимает бабушка.

— Вот так смотри, — жмурится девочка и прищуривает глаза: полоска света растягивается в тонкий луч, который при сильном зажмуривании то двоится, то троится, то вообще сияет звездой. — Поняла?

— Поняла, — признается Алла Викториновна и поднимается с пола. — Я тоже так умею.

— Ты? — сомневается Аглая.

— Я, — убеждает ее Алла Викториновна и направляется в постель. — Давай спать.

Девочка вскакивает, подбегает к дивану, плюхается на бабкино место и встает на лопатки:

— «Березка». Можешь?

— Нет, — отказывается Алла Викториновна изображать акробатический номер и снова тянется к лампе, чтобы наконец ликвидировать источник света.

— Не выключай! — снова останавливает бабку девочка и щурит глаза. — Делай так же. Смотри!

Алла Викториновна послушно таращит на свет сощуренные глаза и неожиданно догадывается до смысла фразы — «и звездочки в глазах». В глазах были уже не только рождественские звездочки, а неоновые пятна флуоресцентного желто-зелено-голубого оттенка.

— А теперь так, — командует Аглая и накрывает себя и бабку одеялом с головой. — Видишь?

«Еще бы не видишь!» Под одеялом плыли разноцветные круги.

— А мои видишь?

— Вижу, — поддакивает Алла Викториновна.

— Твои какого цвета?