Анна Зегерс - Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан

Врач наставлял родителей, чем кормить мальчика. Я сидел на ящике с углем. Я весь превратился в слух и зрение. Я стал вдруг удивительно проницательным. То, что я пережил только что в кафе, было так мимолетно, что не оставило во мне никакого следа, если не считать какого-то жжения в груди и страшной, иссушающей жажды. Вдруг меня охватила безумная ревность к врачу. Я ревновал к врачу, потому что он уже почти вылечил мальчика, до которого ему, вероятно, не будет никакого дела, как только тот выздоровеет, и еще потому, что он имел известную власть над людьми — и вовсе не благодаря интригам и хитрости, а благодаря знаниям и терпению. Я завидовал его знаниям, его голосу, который мальчик так полюбил. Я ревновал потому, что он был не таким, как я, потому что он не страдал, потому что у него не пересыхало во рту, как у меня, потому что в этом человеке было нечто недоступное мне, хотя он сам никогда не смог бы раздобыть себе нужные визы или вид на жительство.

Я грубо прервал его. Я заявил, что медицинской науке — грош цена, что ее вообще не существует. Никогда еще доктора не вылечили ни одного человека — больные сами выздоравливают от стечения различных обстоятельств. Врач пристально посмотрел на меня, словно хотел поставить диагноз моему недугу, затем спокойно сказал, что я прав.

— Врач только в силах устранить от больного все то, что мешает его выздоровлению, в лучшем случае очень осторожно попытаться дать больному то, чего не хватает его телу или душе, — продолжал он. — Но даже если все это удастся сделать, есть еще нечто, и, быть может, самое главное, хотя я не знаю, как это выразить словами, нечто такое, над чем не властен ни больной, ни врач… Я имею в виду врожденный запас жизненных сил.

Мы слушали врача, но он вдруг вздрогнул, взглянул на часы и убежал, крикнув на ходу, что у него свидание с секретарем сиамского консула, а сиамский консул дружен с начальником одной экспедиционной конторы, которая может помочь достать транзитную визу в Португалию, несмотря на отсутствие визы в Америку. Хлопнула дверь. Жорж рассмеялся, а мальчик отвернулся к стене.

Следующий день был безветренный и пасмурный. Небо было таким же серым, как канонерка, которая все еще стояла у Старой гавани. Люди по-прежнему толпились на набережной и с любопытством разглядывали канонерку, словно она могла рассказать им, как адмирал Дарлан намерен с ней поступить. Англичане подходили к границе Триполитании. Отдаст ли Франция добровольно свой порт Бизерту немцам или окажет сопротивление? Оккупируют ли немцы в ответ на это юг Франции? Вот вопросы, которые волновали всех в те дни. В случае оккупации англичане могут разбомбить Марсель. Тогда сразу отпадут все заботы, связанные с транзитными визами.

Я отправился в кафе «Мон Верту». Мое вчерашнее место было свободно. Я курил и ждал. Конечно, ждать ее на том же месте было бессмысленно, но где еще я мог бы ее ждать?

Уже давно прошел тот час, когда накануне она появилась здесь. Но я был не в состоянии подняться с места. Ноги словно налились свинцом. Меня парализовало это глупое ожидание. Быть может, я сидел там только оттого, что почувствовал смертельную усталость. Кафе было полно народу — в четверг разрешали продажу алкогольных напитков. Я уже изрядно выпил.

Вдруг к моему столику подошла Надин. Милая Надин, моя бывшая подруга. Хотите я вам ее опишу? Я легко могу себе ее представить. Она всегда была мне совершенно безразлична. Надин спросила меня, что я делал все это время.

— Ходил по консульствам.

— Ты? С каких это пор ты тоже решил уехать?

— А что мне делать, Надин? Ведь все уезжают. Разве лучше околеть здесь в каком-нибудь паршивом лагере?

— Мои братья тоже в лагере, — успокоила меня Надин, — один в оккупированной зоне, другой в Германии. В каждой семье теперь кто-нибудь сидит за колючей проволокой. Вы, иностранцы, какие-то странные люди. Вы никогда не ждете, пока все образуется само собой.

Надин легко провела рукой по моим волосам. Я не знал, как мне от нее отделаться, не обидев ее.

— Какая ты красивая, Надин! — сказал я. — Видно, тебе неплохо жилось все это время.

— Мне повезло, — ответила она, лукаво усмехнувшись, и наклонилась ко мне так, что наши лица соприкоснулись. — Он — моряк. Его жена куда старше его. К тому же теперь она застряла в Марракеше. Он недурен собой, но, к сожалению, меньше меня ростом.

Надин сделала жест, которому научилась в магазине «Дам де Пари», — она слегка спустила с плеч пальто для того, чтобы показать его светлую шелковую подкладку и свое новое платье песочного цвета. Я был ошеломлен этой недвусмысленной демонстрацией земного счастья.

— Смотри, не обидь своего дружка! Он ведь ждет тебя.

Она ответила, что это не имеет значения. Но все же в конце концов — ценою обещания встретиться с ней через неделю — мне удалось от нее отделаться. Я твердо знал, что никогда не явлюсь на это свидание. С тем же успехом, казалось мне, я мог бы условиться с Надин о встрече через семь лет.

Я увидел в окно, как Надин шла вверх по Каннебьер. Вслед за тем спустили жалюзи. Наступил час затемнения. Мне было тяжело не видеть больше моря и теней на улице. Мне казалось, что меня хитростью заманили сюда и заперли со всеми демонами, наполнявшими сегодня кафе «Мон Верту». В моем усталом, истерзанном ожиданием мозгу билась только одна мысль: как не хотелось бы мне погибнуть вместе со всем этим сбродом, если на город вдруг налетит эскадрилья бомбардировщиков! Впрочем, и это было мне в конечном счете безразлично. Чем, собственно говоря, я отличался от них? Тем, что не хотел уехать? Но ведь и в этом я, пожалуй, обманывал себя.

И вдруг мое сердце отчаянно забилось. Еще не видя ее, я уже знал, что она появилась в дверях. Она вошла так же торопливо, как накануне, словно бежала от кого-то или кого-то искала. Ее юное лицо было так напряжено, что мне стало больно. Я подумал о ней, будто она была моей дочерью: «Здесь ей не место, особенно в этот час». Она опять осмотрела все кафе, переходя от столика к столику. Затем вернулась назад, побледнев от отчаяния. И все же снова начала искать, вглядываясь в незнакомые лица сидевших людей. Одинокая и беспомощная, бродила она посреди этого сонма вырвавшихся из ада чертей. Наконец она подошла к моему столу, и ее взгляд остановился на мне. «Она ищет меня! — подумал я. — Кого же ей еще искать?» Но она уже отвела глаза и выбежала из кафе.

Я отправился на улицу Провидения. Комната моя показалась мне холодной и пустой, словно меня ограбили во время моего отсутствия. Голова моя была тоже пуста. Память не сохранила даже ясного образа. След был потерян.

Я сидел за столом, когда постучали в дверь. Вошел незнакомый мне коренастый человек в очках. Он спросил меня, не знаю ли я, куда исчезла его жена. Она почему-то не живет в своем номере. Из его вопросов я понял, что он и есть тот самый человек, которого уводили в наручниках, когда я на крыше спасался от облавы. Я принялся ему деликатно объяснять, что потом, к сожалению, арестовали и его жену. Он пришел в неописуемую ярость. Глядя на его толстую шею, я всерьез испугался, что он задохнется от бешенства.