Владимир Рафеенко - Краткая книга прощаний

Вася, молодой штатный слесаренок котельной № 8 дачного городка «Прудистое», качал головой и плакал.

— Нет, ты мне это прекрати, — упрямился Заболот, — плакать за тебя будет твоя мать-зайчиха. Перед тобой лежит выбор, страшный, но неминучий: австрало-канадцы, которые тебя будут презирать, или зайцы, которые тебя будут ненавидеть?!

Заболот останавливался, закуривал, разливал и делал новую затяжку.

— Вот так, Вася… Именно так… Да ты не плачь… Ну не заяц ты, не заяц. А я говорю — не заяц. Успокойся, Василий, ты — не заяц… То есть как это кто? Человек ты, Вася, человек. Не сомневайся. Серьезно. Был бы заяц — ел морковку. Согласен, ешь. Но мало. Да, мало. А глаза у тебя от водки красные. Дня три не попей, сразу побелеют. Точно.

В сторожку у въезда в «Прудистое» вплывали сумерки. Туман от близких болот медленно лез по равнине. Чиновник Майский спал в углу на кушетке, и завтра ему будет очень и очень плохо.

Заболот обнимал Васю, брал ружье, и выходили они из сторожки на воздух.

— Ты, Вася, одно пойми, — устало договаривал Заболот, нащупывая ногой тропинку, — в Африке живут не только японцы…

— Мне гадалка в детстве нагадала, — рассказывал Заболот, — будто я от медведя помру с белой головой. Ну, понятно, есть медведи целиком белые. Так это другое. Мой должен быть сам по себе бурый, причем больше к черному. А вот голова у него — это то, по чем я его узнаю.

— Да таких не бывает, — говорил Вася недоверчиво, — точно говорю, — нет таких.

Заболот бросал косу, клал точило в карман.

— Ну садись, покурим… В чем ты, Вася, всю жизнь ошибался, так это в медведях. Поехал я как-то по молодости за золотом в тайгу. Удалой я был и отчаянный. Приехал на место, а там от станции далеко, километров пятьсот. Взял ружье — пошел.

Шел неделю, другую, запалил костер. Сальца нарезал, картошки напек, выпивку достал, в общем — все как положено. Уже весь на ужин настроился. А как раз завечерело. Да вдруг слышу — кто-то ломится по лесу. Думаю: видимо, геологи. Их в тех местах тогда целыми экспедициями носило.

— Да ну? — говорит Вася.

— Точно тебе говорю. Оленей пасли, мед гнали по пасекам, промышленно шишки получали, а все потом директории за водку, патроны и деньги сдавали. Сдаст такой геолог партию шишек, и в салун. В салуне же водка, бабы, накурено — страсть. Регтаймы играют, джаз по-нашему. В общем, этот Джонни после своего леса зайдет и сразу охреневает. Случается, что и все деньги за ночь спустит. А как тогда к своим в лес идти? Совестно. Вот и ходит такой геолог-одиночка по лесу без пары. Его все живое боится в тайге… Ну так сижу я, значит, у костра. И вдруг вываливает из лесу…

— Геолог, — напрягается Вася.

— Нет, — говорит Заболот, — медведь. Тот самый, с белой головой.

Заболот тушит окурок, встает, берет косу и достает точило. Трогает лезвие рукой.

— Ты гляди, затупилась. А ведь недавно правил.

— Ну а дальше? — просит Вася.

— Дальше, Вася, бой был. Я с медведем бился.

— Ну, и кто кого?

— А никто никого, Вася. Силы были равные. Ты становись за мной, в обратку погоним. Нам до вечера управиться надо.

— Да как же вы дальше?

— Да как, — задумывается Заболот, — договорились после встретиться, когда времени больше будет.

На дачах повесился учитель письма.

Снимать пригласили Заболота. Ну, значит, пришел, посмотрел.

— Высоко, — говорит, — повесился. Стремянку ставить надо. Так не достану.

Принесли стремянку. Налили Заболоту стакан водки.

— Нет, — говорит, — пить после будем, как вниз спустимся. А сейчас — на облака.

Залез на стремянку вровень с учителем. Задумался.

— Если веревку резать — вниз упадет. Вы не удержите. А так не снять — хорошо затянуло.

— Удивительно, — говорят снизу.

— Чего удивляться, — толкует Заболот, — веревка — шелк, и мыло в доме было, а стерва Клавка к хахалю ушла.

— Лидия, — поправляют снизу, — Лидия зовут жену. Второй год на сторону ходила. Вот и доходилась.

— Зараза, — сказал Заболот и слез вниз. — По морде бы ей этим покойником. Ну, что делать будем? Васю надо звать.

— Так он в городе до вечера, — говорят, — уехал.

— Ну что же, — сказал Заболот, — будем висеть до вечера.

— Как до вечера? — заволновалась округа. — Разложение и вообще.

— Кто сказал? — засуровел Заболот. — Он что, по-вашему, внизу разлагаться не будет?

— Но мухи же, — ответили снизу.

— Да — мухи, — согласился Заболот. — А мы его марлей, как таранку, обвяжем. Повисит.

Вечером пришли с Васей. Народ зачем-то собрался. Лидия в доме кричит.

— Вот, Вася, — говорит Заболот, — это явление называется смерть.

Сняли. Положили. Вышли во двор.

— А водка? — интересуются заинтересованные.

— Водка, — сказал Заболот, — мне уже не поможет, а Васю беречь надо.

Повернулись и пошли.

Лидия черная вышла и сказала спасибо.

— Вам спасибо, — сказал Вася.

Заболот же вышел на дорогу, сплюнул и сказал:

— Нет уж, не хотел бы я быть учителем. Тетради по ночам проверять надо, а ночью, Вася, в доме, как в колыбели, жутко одному.

У Заболота от чужой ему женщины родился сын.

Как все его сыновья, он попал в мир осенью, в такой холод, что деревья каменели и плакали комнатные собачки.

— Сын у меня родился, — сказал Заболот Марии, — пойду, посмотрю.

— Какой день? — спрашивает Мария.

— Третий, — ответил Заболот и полез в шинель.

Мария собрала в дорогу денег и провизии, дала новую простыню на пеленки.

И Заболот окунулся в непогоду. Дороги развезло.

До больницы восемь верст. Но Заболот, во-первых, трезв, а во-вторых, отец. Пришел.

Спрашивает:

— Такая-то такая-то — поступала?

— Яволь, — отвечает медсестра, — натюрлих.

— Отлично, — говорит он, — можно сына посмотреть? Мне сегодня на фронт, а там — сами знаете, свидимся или нет — неизвестно.

— На какой фронт? — удивилась работница дома.

— На Восточный, — ответил Заболот, — ну так как?

— Хорошо, — решилась тетка, — пойду посмотрю.

— Иди, — благословил Заболот и сел в коридоре на стул.

Пошла. Приходит.

— Сейчас — нельзя.

— Хорошо, а когда будет можно?

— Через час или около того, — примерилась работница.

— Тогда я поем, — сказал Заболот, — в дождь и снег аппетит появляется.

— Может, что жене передать хотите? — спросила тетка.

— Жене? — сказал Заболот. — Нет ничего, а той, что сына родила, поклон передавайте, да вот кефиру я принес четыре бутылки.

Тетка пожала плечами и забрала кефир.

Заболот съел котлетку и выпил рюмашку. Закурил во дворике под дождем, лужи пронаблюдал. Ноябрь.

Зашел. Стучит. Открывает окошко уже другая тетка.

— Здравствуйте, — сказал Заболот, — к вам такая-то такая-то поступала?