Нада Габорович - Голосую за любовь

Наконец наступило успокоение и расслабленность. Солнце почти село, опустились мягкие сумерки. Нэд обул Мори и попытался ее причесать. Он говорил ей ласковые слова, которые говорят всегда, когда хотят дополнить картину счастья еще одним оттенком нежности, еще одним блистательным штрихом. Он вспомнил, что Мори не знакома ни с кем из его компании, а ведь в ней есть занятные личности. Кроме того, они слишком мало бывают на людях. Нэд пообещал, что введет ее в круг знакомых художников и поэтов. Мори пропустила мимо ушей их имена. Ее внимание было приковано к тому, кто произносил эти слова. Господи! Нэд уже не в первый раз пытается приобщить ее к своей жизни, но впервые захотел, чтобы все у них было только общее! Одиночеству конец! Так значит, этому суждено было случиться здесь, на цветущей поляне, над которой струится сейчас легкий вечерний ветерок. Милый ветер, милая трава, милое солнце, милая жизнь!.. Это были мгновения, недоступные даже поэзии…

Тони не отрываясь смотрел на неподвижное море, в котором отражалось свинцово-серое безжизненное небо. Ему хотелось быть невозмутимым и спокойным как море, но ничего не получалось. В последние дни он почти ни с кем не общался, был молчалив и много читал. Если ты легко переключаешься с одного на другое и не потерял интерес к тому, что происходит вокруг, значит, у тебя все в порядке, ты уверен в себе и свободен. На сей раз Тони хотел доказать, что и интеллектуальные занятия ему не чужды. Женщины и спорт не помогут тому, кто утратил присутствие духа.

Впервые в жизни Тони вчитывался в произведения Стендаля, Бальзака и других писателей, хотя, надо сказать, это давалось ему с большим трудом. Душка с недоверием наблюдала за ним. Вместо того чтобы получать удовольствие от летнего отдыха, он ударился в чтение. Ну да, может быть, это даже лучше. Она тоже была не в форме, и, если честно, и ей было ни до чего. Душка наконец отнесла в одно издательство подборку своих стихов, поручив своему покровителю, литературному критику, позаботиться о выходе книги. А потом, никого не предупредив и не оставив своих координат, бесследно исчезла. В ее представлении она совершила интригующий поступок в духе подлинных поэтов, ведь они обычно немного авантюристы и скитальцы. Ну а что, если для нее это плохо кончится?

Итак, Душка оставила Тони в покое и старалась ему не мешать. Только время от времени присматривалась. Полная неизвестность и переживания по поводу ее литературных дел, брошенных теперь на произвол судьбы, сделали Душку прозорливой. Скажем, она поняла, что внешнее спокойствие Тони и его внезапный интерес к литературе — сплошная фальшь. Она не могла себе представить, чтобы мужчина, работающий в области внешней торговли, да еще такой донжуан, станет проводить отпуск со Стендалем в руках. Все это более чем странно. Вечерами, вместо того чтобы обнять ее и поцеловать, он принимался за очередной роман. Их комнаты были рядом, и, когда не спалось, Душка слышала, как он расхаживает за стенкой. Утром Тони вставал с синяками под глазами, даже загар не мог скрыть его бледности. Чтобы спровоцировать его, Душка как-то кокетливо заявила, что ревнует его к этим утонченным французам. Тони поднял на нее отсутствующий взгляд и тихо сказал, что ему просто интересно.

Он был чем-то подавлен, но так прекрасно держался, что Душка испытывала к нему что-то вроде почтения. На людях он был безукоризненно учтив, неизменно придвигал ей в ресторане стул, не забывал заказать все, что она просила, а стоило ей достать сигарету, как тут же протягивал огонь. Почти таким же предупредительным был он и тогда, когда они оставались вдвоем. Мори! Ну конечно же, корень зла в этой Мори! Только ее бессердечие и холодность толкнули Тони в объятия других женщин.

Словом, отдых был совершенно испорчен. Душка все же как-то ухитрялась компенсировать равнодушие Тони развлечениями на стороне. А он по-прежнему был подавлен и жил по принципу: день прошел, и слава богу. Неужели можно постоянно думать об одном и том же? Часами лежа на песке под палящим солнцем, казалось бы, чего только не вспомнишь, но Тони неизменно возвращался в мыслях к Мори. Правда, теперь он думал не о ней, а о том, что же она наделала. Получив письмо, в котором Мори сообщала, что не поедет с ним отдыхать, Тони пришел в отчаяние. Это был первый и последний случай, когда они обменялись посланиями. «Думаю, море этим летом не пойдет мне на пользу. Шумные пляжи, отели, переполненные автобусы и поезда…» Какой небрежный тон, так говорят только о том, на что наплевать! Она отпускала его на все четыре стороны: езжай, куда хочешь, и делай, что хочешь. Ах, эта Мори! Но сама фраза: «Думаю, море этим летом не пойдет мне на пользу…» — неотвязно крутилась у него в голове и вызывала досаду. Тони даже не подозревал, что любовь принесет ему столько страданий, да разве такое можно предугадать? Он сам себе был противен и не нужен, потому что его любимой не было рядом. Чем же все это кончится?

Мори приносила Тони одни несчастья, и поэтому о том, что переживает она, он не думал: его не интересовало, чем она занимается, чего хочет. Ведь если на нас нападает волчица, мы не задумываемся над тем, что она, может быть, выкармливает своих малышей. Тони мог сколько угодно убеждать себя в том, что эта женщина ему не нужна. Угораздило же его полюбить камень, хоть и прекрасный, но все же камень! Он не мальчик и знает, что все в этой жизни проходит. Все надо просто пережить. Так зачем эти муки? Зачем эта боль, когда все в конечном счете растает как дым? Будь она проклята, эта жизнь!..

Сидя на берегу, Тони растерянно бормотал: проклятая жизнь, проклятая жизнь. Мысль, как и все в природе, должна постоянно находиться в движении. Даже если это движение по замкнутому кругу. Даже если ее монотонность притупляет сознание. Всегда! Будь проклята эта жизнь!..

А писатель Виктор тем временем совсем опустился. Раскис и запил. Конец мукам творчества, конец всем сомнениям. Алкоголь, как известно, сужает кругозор и притупляет страсти. Виктора теперь не особенно волновали разговоры о Германии, или, точнее, если он и обращался к так называемым общим проблемам, то относился к ним очень болезненно. Бедные немцы! Если равновесие в мире нарушится, им придется несладко. До чего же все в этой жизни печально и глупо!

Дома Виктор по праву хозяина выпивал за столом две-три традиционные рюмки, остальное допивал в ресторане. Он никогда не пил в одиночестве: нервы не позволяли, да и сам он считал это унизительным. Под действием алкоголя Виктор впадал в состояние, которое потом испытывали герои его романов. Пьяный человек воистину не ведает, что творит. Он теряет способность осмысленно воспринимать окружающее и становится рабом пустословия и непредсказуемых причуд. Он не видит не только дальше собственной рюмки, но и дальше собственного носа. Виктору все это было хорошо известно. У него не было никаких иллюзий относительно возможных печальных последствий, и все же он продолжал пить. Виктор возлагал надежду на своего «контролера» — чувство меры, присущее далеко не каждому, занимающему в ресторане место за столиком. Когда глаза заволакивала дымка, а голова начинала клониться на грудь, он мог «по доброй воле» отказаться от лишнего или вовремя замолчать.