Нада Габорович - Голосую за любовь

— В какое примерно время это было? — спросил общественный обвинитель.

— Около двух, может — в три. Как раз этого господина и убили, в кожаном пальто, про это и в газетах писали!

Хризантемы, думает Мария. Сейчас пора хризантем, кладбищенская пора. Хризантемы и трепещущие огоньки на надгробиях. Туманы, моросящие дожди. Люди угощают друг друга кутьей и приносят на могилы близких цветы. И что ему нужно от старухи?

— Вы смогли бы узнать эту женщину? Вы видели ее лицо?

— Нет, в лицо я ей не заглядывала, она ведь ничего не купила. Крупная женщина, на высоких каблуках. Впрочем, может, и признала бы, доведись снова встретиться.

Той ночью, несмотря на кромешную тьму, Савка узнала старуху. Эта надоедливая неповоротливая бабка появлялась иногда в ресторане, мешала официантам, приставала к гостям. «Купите даме цветы, — она протискивалась между столиками. — Извольте, господа, редиска». Не нужны ей, Савке, никакие цветы. Зачем они мне — в столь поздний час, усталой, объятой страхом перед темнотой, которая буквально липнет к ногам, так что они отказываются служить, прирастают к земле, подгибаются. Кажется, что за каждым углом мрачных домов притаились грабители и убийцы, как раз здесь, на этом самом месте, у одной девушки — я хорошо ее знала — отобрали часы, бедняжка угодила в психушку. Вот и я в конце концов попаду туда же. Что со мной, почему ополчилась на меня эта мгла, отчего я так боюсь ее? И ведь ни разу не произошло ничего худого. И не произойдет, уверял Мартин. Он-то, несомненно, вовсе не знает страха. Как страстно она желала, чтобы Чайка поселился у нее! С каким нетерпением ждала дня, когда он бросит свою светловолосую ведьму и станет опорой и подмогой ей, Савке. Подругу Мартина никто и пальцем не посмеет тронуть! Мартин — надежная защита, воплощение силы. Нет, скажу, кассир мне на пути не попадался. Может, свернул в какой-нибудь проулок? А если старуха запомнила меня в лицо? До сих пор я была вне подозрений. Нет, решено, о Милое я рассказывать не стану. Я не нуждаюсь в алиби, вот и Мартин предупреждал: «Он тебе не попадался, ты его не видела, и точка. Поняла? А старуха могла и другой ночью встретиться. Ночь как ночь, тишина, темень, кто их упомнит, эти ночи… Милое не был пьян, почему никто не спрашивает об этом? Я-то знаю, что пьян он не был…»

Бывает ли кто на могиле Милое Плавши? — думает Мария. Интересно, какой памятник поставила ему жена? Лежат ли там хризантемы? Земля холодна. Нужно укрыть ее. Осень, люди приходят на кладбище с цветами… Симпатичный паренек, думает Мария, берегись, Вида. Посмотрим, Вида, как он будет выкручиваться.

Взгляды заседателей прикованы к юноше в армейской форме. Это двоюродный брат Виды, о нем уже заходила речь.

— Ваша родственница когда-либо жаловалась на мужа? Вы ведь часто гостили в доме Плавшей, были там своим человеком.

— Они жили как кошка с собакой.

— Постоянно ссорились?

— Да нет, бывали и затишья.

— В котором часу вы уехали, я имею в виду день накануне трагедии?

— После ужина, около девяти.

— Ваша родственница вас провожала?

— Мы вместе дошли до вокзала. Она расплакалась, как только подали состав. «Ты, — говорит, — уезжаешь, а я снова остаюсь одна…» У нее нет детей, она это очень переживает. Я говорю: «Иди домой». Всю дорогу уговаривал ее вернуться, она была в туфлях на высоких каблуках, еле ковыляла. Да и грязно было на улице… Не люблю, когда меня провожают. А она всегда плачет, когда мы расстаемся…

— И все-таки она дошла до вокзала?

— Да.

— Ваша близость с сестрой, давно ли она возникла?

— Я был еще ребенком. Она… Она мне вторая мать.

— Молодая мать.

— Я намного моложе… На четырнадцать лет.

— Она помогала вам материально?

— Да, время от времени.

— С разрешения покойного Плавши? Или это скрывалось от него?

— Не знаю.

— Как можно этого не знать, ведь у вас с сестрой не было тайн друг от друга?

— Я никогда не спрашивал ее об этом.

— Вы, похоже, недолюбливали покойного Плавшу?

— С чего вы взяли? Правда, виделись мы редко. Я приезжал к сестре, он был мне безразличен. Его я, можно сказать, и не знал. Он почти не бывал дома.

Суд, да и любое учреждение, где на чаши весов кладутся жизнь и смерть, напоминает театр. Здесь — как при свете юпитеров, в полной тишине — отчетлива каждая мелочь, будь то случайный жест или ненароком оброненное слово. И не только чуткие барабанные перепонки и наметанный глаз юриста-профессионала мгновенно улавливают фальшь; слух и зрение обострены у всех присутствующих. Мария вполне могла бы подменить обвинителя. Ей известны ответы на все загадки. Разве вы не видите, что эти двое актерствуют, сказала бы она. Тут не место ломать комедию. Сорвите с него маску, пусть покажет свое истинное лицо. Разве не ясно, что этот парень и Вида — заодно?

— Расскажите нам о Виде Плавше. Почему она отказывается присоединиться к обвинению? — спрашивает прокурор.

— Она очень добра, совершенно лишена эгоизма. Но немножко потерянная.

— Как понять это ваше «потерянная»?

— Я хотел сказать, несчастная.

— Но почему же она не требует, чтобы убийца мужа понес наказание?

— Я не говорил с ней об этом. Я только что приехал, прямо с поезда попал на суд… Впрочем, это вполне в ее духе.

— Она писала вам об убийстве?

— Да, конечно.

— Она кого-нибудь подозревала?

— Сестра написала, что Милое убил какой-то рабочий, Мартин. Предполагала, что они подрались спьяну.

— И со временем она своего мнения не переменила?

— Мне, во всяком случае, это неизвестно.

— Скажите, Вида, куда вы направились, проводив брата?

— Вернулась домой. В половине двенадцатого была у дома, меня видел сосед, он присутствует в зале…

Толстяк, проспавший смерть Милое подле своей безмятежной супруги, подтверждает слова вдовы.

— По заключению врача, Плавша убит тяжелым и острым металлическим предметом. Эксперты предполагают, что орудием убийства могли стать следующие предметы: молоток, кухонный топорик, большое долото, железная болванка. Приблизительный вес — от трех до четырех килограммов, удар нанесен сильной рукой, — говорит председатель, глядя на Виду.

Та снова прижала платок к глазам, спрятав лицо.

Женщина, бегущая в ночи, думает Мария. Мартин знаком с Видой. Не Савка, а Вида — вот кто моя настоящая соперница. Мартин скрывает свое знакомство с ней. Да и она не афиширует его. Не упомню, говорит, когда он стал со мной здороваться…

Вида плачет. Плачет не переставая.

Рыдания застряли у нее в горле, едва прозвучало новое имя: Николич.

Николич. Да-да, свидетель Николич. Он где-то здесь. Пригласите его. Николич! — выкликает секретарь. Свидетель Николич. Его нет. Не может быть, он где-то поблизости. Поищите его. Вероятно, отлучился на минутку. Спокойствие. Нет, сегодня обойдемся без перерыва. Конец уже виден. Часам к четырем-пяти управимся. Господи, да найдите же Николича!