Дэвид Лодж - Думают…

Предварительную встречу назначили на следующую среду, поскольку в понедельник и вторник Ральф будет в больнице.

— Если вы что-нибудь обнаружите, дайте мне знать, хорошо?

— Обязательно, — отвечает Эгню.

— Это может серьезно повредить нашей репутации.

— Разумеется. Если правонарушение имело место и мы арестуем виновного, это станет достоянием общественности.

— Надеюсь, что это произойдет не скоро. В следующие выходные у нас пройдет большая международная конференция.

— Сомневаюсь, что у нас так быстро появятся серьезные доказательства, сэр, — говорит Эгню.

— Как прошел день? — интересуется Кэрри, когда Ральф приходит домой.

— Не спрашивай, — отвечает он, — что бы там Хендерсон ни говорил, мне нужно выпить.

— Может, не надо, Мессенджер? — озабоченно говорит Кэрри.

— От одной рюмки я не умру.

— Хорошо, но только одну. Что тебе сделать?

Ральф думает.

— Раньше ты делала превосходный сухой мартини.

— Я и сама его сто лет не пила, — говорит Кэрри. — Составлю тебе компанию.

Эники-беники ели вареники… проверка… Сегодня воскресенье, середина дня, ээээ… 25 мая, я в больнице Аббатства, в Бате. Я даже рад тому, что сижу здесь — вдали от Центра, дома, электронной почты, факсов и телефонов… рядом со мной телефон, но мало кто знает его номер… хорошо, что я сбежал, пока еще какая-нибудь радость на голову не свалилась. Больница Аббатства похожа на тихую гавань во время шторма… идеальное место для того, чтобы отдышаться и поработать в тишине. Взял с собой множество книг и свой IBM ThinkPad. Хорошее название — «думающий блокнот»… К сожалению, я здесь отнюдь не по веселой причине, а потому сам я не могу думать ни о чем другом.

Палата неплохая. Отдельная комната с кондиционером и большим окном на автостоянку, обсаженную деревьями… ковровое покрытие… репродукции импрессионистов… кресло с высокой спинкой, в котором я сейчас сижу… еще два кресла для посетителей и журнальный столик. Телевизор на встроенной в стену полке. Кровать с пологом, последнее слово техники: складывается, опускается и поднимается. Есть ванная с душем и туалет… Почти четырехзвездочный отель, вот только на дверную ручку нельзя повесить «Прошу не беспокоить». То и дело заходят медсестры и служебный персонал — проверить пульс, температуру, давление, принести еду или просто спросить, все ли в порядке. Здесь всегда все в порядке… кроме тебя самого.

Сейчас в больнице затишье. Время для посещений… Достаю старый добрый «Перлкодер». Не знаю только, зачем… просто я не жду никаких посетителей, а медперсонал придет только через час, так что можно спокойно поговорить с самим собой… Медсестры прелестны, как куклы: в облегающих халатах из бело-голубого поплина с короткими рукавами и широкими черными поясами… а еще черные чулки. Сразу видно, что это именно чулки, а не колготки… Это входит в их четырехзвездочный сервис. Особенно соблазнительна сестра Помрой. Белокурые локоны, лицо — как персик, очаровательная улыбка и великолепная грудь под накрахмаленным халатом. Если под юбкой у нее тоже все в порядке, то… Сестра Помрой особенно внимательна и дружелюбна. Она видела меня по телевизору и считает звездой… В другом настроении я мог бы пофантазировать о сестре Помрой, в ее глазах порой можно прочитать недвусмысленный призыв… Но сейчас мне не до этого… Я потерял всякий интерес к сексу, как только О’Киф произнес эти пять слов «У вас опухоль в печени»… то есть пропал интерес к занятиям сексом, но не к мыслям о нем… я думаю о сексе, значит, я существую… Попробовал заняться любовью с Кэрри во вторую ночь после ее приезда, но ни черта не получилось… Она отнеслась с пониманием… А с Хелен даже не пытался с тех пор, как началась моя медицинская эпопея. Если опухоль окажется злокачественной, я скорее всего уже не смогу заниматься сексом… весьма прискорбно… Но, по крайней мере, хоть эти три недели я был на высоте… кроме последнего раза, когда у меня не встал. Какая жалость.

Сексуального влечения я сейчас не испытываю, но с аппетитом проблем нет. Меня держат на низкокалорийной диете и кормят безвкусными протертыми пюре. Таким способом они хотят постепенно опорожнить мои кишки, чтобы во вторник можно было хорошо их обследовать, и поэтому я постоянно хочу есть. Сегодня в обед учуял запах ростбифа, который везли на столике на колесиках какому-то другому пациенту — у меня аж желудок свело. Запах просочился под дверью и достиг моих трепещущих ноздрей. Как же мне хочется большого йоркширского мясного пирога с поджаренной золотистой картошкой и стекающей с него подливкой. Разумеется, я уже давно не ем говядины, но когда у тебя могут обнаружить злокачественную опухоль, шанс (один из миллиона) заразиться коровьим бешенством, тебя уже не пугает… Если бы мне предложили сейчас нормальный обед, я не стал бы есть ни лосося, ни вегетарианскую лазанью, а непременно заказал бы себе говядину. К несчастью, я знаю все здешнее меню, которое мне неосмотрительно показали сегодня утром. Все, хватит думать о еде.

Пытался сам нащупать опухоль, но безуспешно… Нельзя слишком сильно нажимать, иначе я могу что-нибудь повредить… она не болит, но не следует считать это хорошим знаком… На ранних стадиях рак печени обычно не болит… Но все это очень странно: быть неизлечимо больным и ничего не чувствовать, кроме легкого несварения… Которое к тому же прошло благодаря диете. «Жизненно важный орган», — сказал О’Киф… где-то я читал, что древние ассирийцы считали, что душа находится в печени. Интересная мысль. Египтяне помещали ее в сердце, древние греки — в легкие… А Декарт считал, что душа находится в гипофизе… Странно, что ассирийцы выбрали именно печень, они ведь еще не знали, какую функцию она выполняет в обмене веществ.

За окном ярко светит солнце, отражаясь в стеклах автомобилей… женщины вырядились, как на свадьбу, выходят из машин в летних платьях, с букетами цветов… и зачем я сказала Кэрри, чтобы не приходила сегодня… мне тут немного одиноко. Она вместе с детьми будет сегодня загорать в Подковах после обеда… Так, о еде не думать… Хелен к ним не приедет, она сказала Кэрри, что нужно проверить целую кучу студенческих работ… Простая отговорка… Думаю, ей просто не хочется встречаться с Кэрри, наверное, разрывается между чувством вины и инстинктом соперничества. И я этому рад. Кто знает, что произошло бы, если б они заговорили обо мне? А вдруг Хелен захотелось бы во всем признаться? Боже упаси…

Эта последняя неделя, несмотря на весь ее ужас, кое-что для меня прояснила. Я хочу остаться мужем Кэрри, каковы бы ни были результаты обследования… избитая истина о том, что горе сплачивает семью, в моем случае оказалась справедливой. Оглядываясь, понимаю, каким был дураком, когда волочился за Марианной, а потом серьезно увлекся Хелен… Выходит, я нарушил наш с Кэрри негласный договор — ни с кем не встречаться на ее территории… если она узнает об этом, одному богу известно, что она может сделать… К счастью, Хелен скоро уезжает из Глостера. Нужно держать ухо востро, однако…