Дэвид Лодж - Думают…

— Мессенджер, перестань выпендриваться, — сказала Кэролайн, и все мы с облегчением рассмеялись.

— Я просто пытаюсь поправить Летицию, — спокойно ответил Ральф.

— Ты же слова не даешь ей сказать.

— Да, — сказала Марианна, сидевшая между Ральфом и Летицией, — оставь Лэтти в покое и помоги мне унести посуду на кухню.

Он радостно согласился и при этом стал похож на оставшегося безнаказанным шкодника, Летиция же печально объявила, что и сама может за себя постоять.

Джаспер открыл еще пару бутылок эвкалиптового пино-нуар (или чего-то в этом роде) и обошел вокруг стола, наполняя бокалы. Я воспользовалась этим, чтобы сходить в туалет, но перепутала двери и попала сначала в кладовку с метлами, а потом — во внутренний дворик. Вышла в сад, наслаждаясь свежим прохладным воздухом, и вдруг заметила освещенное окно кухни. Мне хорошо было видно, как Ральф Мессенджер страстно прижимает хозяйку дома к кухонной двери, а она впивается в его ягодицы своими холеными пальцами с золотыми ногтями. Ее глаза были закрыты, но в любом случае она не увидела бы меня в темноте. Джаспера Ричмонда скорее всего дезинформировали по поводу «договора» Мессенджеров: такового либо не существовало, либо его нарушали.

Сегодня утром — похмелье и расстройство желудка после вчерашнего обилия вина и еды. Ехала вчера домой медленно и осторожно, но все равно чувствовала, что перебрала. Сегодня после завтрака решила подышать свежим воздухом. Затянутое тучами небо не обещало ничего хорошего, и только я вышла на улицу, начался дождь. Блужданье по кампусу промозглым воскресным утром не слишком поднимает настроение, но я решила обследовать окрестности и запомнить расположение факультетов. Здания шестидесятых и семидесятых годов плохо сохранились. На фасадах пятна влаги, как на промокашках, а яркие цветные панели, призванные разнообразить господствующую серость, облезли и потрескались во многих местах. Здание Центра когнитивных исследований, где работает Ральф Мессенджер, видимо, строили позже и по более высоким стандартам. Это полукруглое строение с куполообразной крышей и неглубокой выемкой в середине купола очень похоже на обсерваторию — только телескопа не хватает. По словам Джаспера Ричмонда, здание построили на деньги компьютерной компании Холта Беллинга после проведения международного конкурса, а разделенный купол символизирует два полушария человеческого мозга. Стены Центра — из зеркального стекла. Интересно, что оно символизирует — тщеславие когнитивных ученых?

Чуть позже я натолкнулась на другое здание странной формы — на сей раз восьмиугольное. Оказалось, что это экуменическая часовня, место встречи представителей разных христианских конфессий, где (если верить объявлениям на доске) собираются также буддисты, бахаисты, трансцендентальные медитаторы, энтузиасты йоги, тай-чи и другие нью-эйджевые группы. Услышав знакомый с детства церковный гимн, я вошла. В детстве я пела его в нашем приходе. «О Боже, я в благоговейном страхе…» Посмотрела в расписание на стене: началась католическая месса. Я тихонько присела в заднем ряду.

Начинаю понимать, что с религией у меня полная путаница. Но я все-таки благодарна своим родителям за то, что они дали мне католическое образование, несмотря на связанные с ним ненужные муки совести, разочарование и скуку, которые я постоянно испытывала в детстве, да и в зрелом возрасте тоже. Я оглядываюсь назад, и меня переполняет ностальгическая нежность к учившим меня сестрам. Многие из них свихнулись на предрассудках и сексуальном воздержании и пытались вселить в меня суеверный страх. Я перестала верить в католицизм на втором курсе Оксфорда и в том же году потеряла девственность. Эти два события взаимосвязаны — я не могла считать грехом поступок, который показался мне таким освобождающим, а тем более не могла пообещать никогда так больше не делать. Затем последовало интеллектуальное неприятие всех остальных католических догматов, хотя трудно сказать, как следствие или как осмысление этого нравственного выбора. Несколько лет спустя после некоторых колебаний я обвенчалась в католической церкви, чтобы не причинять боль своим родителям, а еще потому, что мне казалось недостаточным просто зарегистрироваться в загсе. Детей я крестила в церкви — тоже чтобы не обижать маму и папу. Мы даже решили определить их в католическую начальную школу. Мартин, хоть сам и был атеистом, не возражал: он понимал, что местная католическая школа гораздо лучше государственной, а частное образование мы в то время не могли себе позволить. Решили, что не будет большого вреда, если наши дети узнают побольше добрых католических мифов о рождестве, ангелах-хранителях и вознесении. Мы пресекали любые проявления фанатизма, зная, что дети в конце концов перерастут религиозные предрассудки. Так оно и вышло. Пол и Люси росли сообразительными ребятами. Уже в пять-шесть лет они как-то интуитивно понимали, что в школе нужно делать вид, будто они верят в те вещи, в которые не верят дома, хотя, может, все было и наоборот. В любом случае им вполне удавалась такая двойная жизнь. В светской средней школе они не проявляли никакого интереса к религии, как и большинство их ровесников, но надеюсь, что благодаря католицизму они все-таки получили неплохое представление об этике, литературе и искусстве двух последних тысячелетий. (Я была просто шокирована на семинаре в прошлый четверг, когда узнала, что мои студенты, разбирая произведение Макналти, не заметили аллюзии на историю о Марфе и Марии из Нового Завета.)

После первого причастия Пола и Люси мы никогда не ходили всей семьей в церковь, за исключением свадеб, похорон или походов с родителями на полуночную рождественскую мессу. После смерти Мартина я начала ходить на воскресную мессу в местную часовню. Мне хотелось какого-то успокоения и поддержки, и, возможно, я суеверно опасалась того, что католический Бог накажет меня за мое отступничество. Лучше бы снова подружиться с ним, а не то он сделает что-нибудь ужасное со мной и моими детьми. Утешения, однако, я не обрела, а мои опасения со временем стали казаться постыдными. Мне приятно было смотреть на милых девочек у алтаря, но в целом мало что изменилось с тех пор, как я в последний раз была в католической церкви. Приходский священник оказался непривлекательным ирландцем, читавшим мессу монотонно, словно отбывая повинность, а его проповеди были оскорбительно примитивными. Конечно, я не пошла ни на причастие, ни на исповедь и через несколько недель перестала ходить в церковь совсем.

Зачем же сейчас пришла? Мое нравственное здоровье в последнее время оставляет желать лучшего, и я надеялась, что атмосфера в церкви окажется более благоприятной. Так и случилось, но разница невелика. Убранство показалось мне блеклым и незатейливым: наверное, специально для того, чтобы устранить любые следы религиозного символизма, которые могли бы оскорбить прихожан разных религий. Алтарем служил простой деревянный стол, а стулья были расставлены вокруг неправильным полукругом. Здесь собралась в основном молодежь, а также сотрудники факультета и члены их семей. Я неприятно поразилась, заметив Ривердейлов с их младенцами в другом углу помещения. Попыталась спрятаться, но в самой середине «Глории» поймала на себе взгляд улыбающегося Колина.