Леонид Бежин - Ангел Варенька

— Извините, я не должна была… Когда существуешь здесь, на земле, уже целую вечность, то невольно ищешь любви. К кому угодно. Представляете, еще до того, как появились люди, я влюблялась в динозавров, ящериц, крокодилов… Помню, один динозавр…

— Хватит же, наконец! — угрожающе насупился Петухов.

— Значит, вы тоже ревнуете? — лукаво поинтересовалась женщина.

Петухов спохватился.

— Вовсе нет! Почему вы решили!

— А я вижу, и не пытайтесь этого скрыть. Вы ревнуете, как все мужчины.

Женщина весело взглянула на Петухова, и в ее зеленых глазах вспыхнуло его отражение, закружилось и рассыпалось мелкими искрами.

— Да, ревную, — вздохнул Петухов, — хотя мы встретились всего лишь час назад. Вас невозможно не ревновать. Вы такая красивая…

— В этом году не слишком. Вот в позапрошлом — другое дело. Тогда я действительно была хороша, — женщина раскинула тонкие руки по спинке дивана. — Помните, какая была весна в позапрошлом году?

— Конечно, помню. Уже в феврале все таяло, припекало, капало с крыш… — Петухов осмелился сесть рядом с женщиной. — Но вы и сейчас… вы… вы необыкновенная, — сказал он, жадно отыскивая в ее глазах свое отражение.

— И вы не боитесь мне об этом говорить? — простодушно удивилась женщина.

— Не боюсь, — твердо ответил Петухов.

— Почему это вы так осмелели?

Ее веселый взгляд словно поддразнивал его.

— Потому что вы олицетворяете собой вечную красоту, — Петухов смущенно зажал ладони между коленями.

— Вы хотите сказать, что вечная красота бесплотна и поэтому безопасна? О, вы ошибаетесь!

Женщина вплотную придвинулась к Петухову.

— Нет, нет, я хочу сказать… — начал Петухов, но голова у него закружилась, перед глазами все поплыло и в ушах повис странный счастливый звон. — Я люблю вас, — в изнеможении выдохнул он и услышал свой голос словно не из себя, а откуда-то сверху, снизу, со стороны и увидел себя — оттуда же — необыкновенно прекрасным, могущественным и добрым, не Петуховым, а — ангелом.

— Поцелуйте меня, — попросила весна. — Только не губами, а сердцем. Сможете?

— Смогу, — сказал Петухов, ощущая, как его сердце раскрывается, набухает, подобно ручью под зачерствевшей ледяной коркой, и, готовое вот-вот разорваться, сливается с сердцем весны.

— Да, именно так, именно так! Я в вас не ошиблась, — она протянула к нему свои невесомые тонкие руки и положила на плечи. — Хотите, мы улетим сейчас и всегда будем вместе?

— Куда? — спросил Петухов звенящим счастливым голосом.

— Здесь, на земле, весна наступает лишь на несколько месяцев, но я знаю такую страну, где весна никогда не кончается. Там нет ни времени, ни пространства. Ни страданий, ни боли, — одно лучистое сияние. Хотите стать лучистым сиянием?

Руки весны сплелись на шее у Петухова.

— А как же семья? Жена, девочки? — спросил он словно сквозь забытье.

— Я сделаю так, что они вас забудут.

— Навсегда?

— Навсегда. Как будто вас и не было.

— А что же будет с ними?

— Они будут по-прежнему жить в этой квартире.

— Без меня?

— Конечно, без вас. Хотите?

— Нет, — сказал Петухов, и головокружение сейчас же кончилось, перед глазами все встало, и счастливый звон в ушах смолк.

— Что ж, тогда прощайте, — женщина легко встала с дивана. — Больше мы не увидимся.

— Прощайте, — глухо отозвался Петухов.

— Не отчаивайтесь. Семья есть семья. Я понимаю, — она попыталась его утешить.

— Может быть, вы еще раз… когда-нибудь?.. — с надеждой спросил Петухов.

— Нет, нет, это исключено. Дважды я никому не являюсь. Более того, мне придется сделать так, чтобы вы забыли о моем посещении. Иначе выйдет очень неудобно… и для вас, и для меня. Но иногда вы будете обо мне вспоминать… Только почаще смотрите в небо, и вы вспомните. Обещаю вам, — ответила она, вспрыгнула на подоконник и исчезла вместе с розами, гвоздиками и яблоневым садом.

Двойные стекла сразу затянуло инеем.

…Когда Петуховы вернулись с прогулки, им непривычно долго не открывали. Девочки по очереди тянулись к звонку и, приподнимаясь на цыпочки, нажимали кнопку, а их мать, державшая тяжелые сумки (по пути из Коломенского успели забежать в универсам), с беспокойством поглядывала на дверь. Наконец она не выдержала и, переложив обе сумки в одну руку, с трудом достала из внутреннего кармашка шубы ключи. Открыв ключом дверь, она бросилась сначала в комнаты, затем на кухню и сразу увидела мужа. Петухов-старший крепко спал, причем поза его была очень странной и выражение лица представлялось совершенно необычным. Он сидел верхом на кухонном табурете, перед ним, словно райское яблоко, лежала картофелина с воткнутым в нее ножом, и Петухова могла поручиться, что никогда раньше ее муж во сне так блаженно не улыбался… Прежде чем разбудить его, она заглянула в кастрюли. Никакого обеда конечно же приготовлено не было, а единственная очищенная картошка уже посинела.

— Просыпайся, — жена тронула его за плечо.

Петухов не откликнулся.

— Просыпайся, я что сказала! — она тронула еще раз.

Он не пошевелился.

— Проснешься ты, горе луковое! — жена изо всех сил тряхнула Петухова, он качнулся на табурете и открыл глаза.

— Где я?

— Не знаю, добрый молодец, не знаю! Почему обед-то не приготовил?! Картошки было трудно начистить! Мы замерзли, в очереди стояли, а он тут дрыхнет, видите ли!

— Разве я спал? Ах да… мне еще снился какой-то странный сон… подожди… подожди… — Петухов снова закрыл глаза, как бы стараясь поймать остатки сна.

— Я тебе подожду, подожду! — жена снова принялась его расталкивать.

— Надя, — тихо сказал Петухов, не открывая глаз, — прошу тебя, не говори со мной в таком тоне.

— А в каком же тоне мне с тобой говорить!

— В нормальном. Человеческом.

Жена задержала на Петухове долгий недоверчивый взгляд.

— Что это с тобой? Ты нездоров? Значит, все-таки простыл в своем демисезонном! Ладно, картошки я сама начищу, а ты побудь с девочками. Помоги им в комнате убраться.

— Хорошо, — Петухов двинулся в комнату, по пути натыкаясь на брошенные валенки, шубы и шапки, поднимая их с пола и рассортировывая на одежду и обувь.

Когда он вошел, дочери вповалку лежали на диване, как бы настолько обессиленные ходьбой и очередями, что не могли даже поднять голову и пошевелить пальцем.

— Сними, — простонала одна из дочерей, протягивая ему руку с наполовину стянутым рукавом свитера.

— Сними, пожалуйста, — простонала другая, тряся в воздухе ногой с застрявшим на ней валенком.

Они ждали, что отец, как обычно, бросится выполнять их просьбы, но Петухов вместо этого хлопнул в ладоши и скомандовал:

— Раз, два, три! Встаем! Быстренько! Каждый убирает свои вещи, а затем вместе подметаем комнату! Что за лежебоки такие!