Юрий Григорьев - Морские люди

— Опять… Любите вы, русские, такие разговоры.

— При чем тут русские, нерусские? Почему бы вообще не потрепаться малость на свежем воздухе? Посмотри, Климище, какая вокруг благодать. Такая красота, травка зеленая блестит, птички поют, душа радуется. А мы сидим на своем корабле, обо всем забыли, ничего этого не видим. Вот взять отпуск, уехать, поставить на полянке возле реки палатку и чтобы полтора месяца ни о чем не думать. А?

Он глубоко, всей грудью вдохнул свежий воздух, раскинул руки, подставил садящемуся за горизонт солнцу лицо, рассмеялся и с мальчишеским удальством поддал подвернувшийся камушек.

— Между прочим, я украинец или, как еще говорят, хохол.

— Ты Петр Иванович, хохол. Украинцы, они на Украине живут, так в народе говорят. Я одинаково с ними думаю. А вообще для меня все европейцы на один манер. Честное слово трудно разобраться. Что русские, украинцы или латыши с эстонцами, никого не различаю. У всех два лица, — Борисов похлопал себя по щекам, — и длинный нос.

Петрусенко до того удивился, что замедлил шаг.

— Иди ты! Неужели мы так похожи? А я узбека от казаха не отличу. Или вот взять тебя. Фамилия русская, имя тоже русское, да еще старинное имя. Когда первый раз услышал, думал, что перепутали, ты не Клим, а Ким, кореец значит.

— Тут такое дело. Казаки пришли на нашу землю в шестнадцатом веке, ввели православную веру. И имена ваши старинные прижились. У меня соседа зовут Ион Нафанаилович Барабанский. Якут. И ничего, ухо не режет, друзья, когда пьяные Нафаньичем его зовут. Помнишь мультик про домового Нафаню? Клим, Ганя, Феврония, Дуня. Вот еще Еремей, Варсанофий. Вы уже так не называете детей, а у нас эти имена укоренились и живут до сих пор.

— Ты что, серьезно? Как тогда различать якутов от ненцев, чукчей, там тоже православие насаждали.

— И не отличай. Пусть, какая разница. Вот у америкосов, будь ты белый или черный, все американцы. На Кубе — все кубинцы. Ну и у нас надо так сделать. Писали бы — советский. Неужели плохо? Гордость за страну, единство. Глядишь, не было бы такого национализма. Ведь страшно, из-за этого Советский Союз может развалиться.

— Не, такого не будет. Хотя, лично я тоже не против такого названия. Советские, советский народ. Красиво. Но нельзя, наверное. Национальное достоинство, язык, культура, то-се… Тут сложностей тоже ого-го. Ты же не женился на русской, свою привез.

— Ага. Можно подумать, я перед свадьбой только об этом и заботился.

Над сопками светило солнце, в придорожной траве стрекотали кузнечики. Теплый августовский ветерок пах земной благодатью, привычные корабельные хлопоты отошли назад. Впереди мичманов ждал целый вечер ни с чем не сравнимого уюта, расслабляющей домашней обстановки. А пока они шли себе потихоньку да беседовали.

Показался гарнизон. Невдалеке от автостоянки, прямо у зеркальных витрин продовольственного магазина старички продавали лучок, укропчик, картошку, цветы. Приятели свернули к магазину посмотреть, не завез ли военторг кое-чего из того, что в узкоплечей посуде с тонким горлом. Расставаться не хотелось.

— Ты, Клим, давай, подгребай сегодня к нам в гости, с женой. Аннушка приготовит чего-нибудь вкусненького, посидим, покалякаем. Жены познакомятся. Не против?

Клим согласился. В магазин и на базарчик тоже решили заглянуть вдвоем, все равно по пути.

На прилавках как всегда было пусто, лишь сияли банки с бессмертной камбалой, неисчерпаемым окунем-терпугом, другой продукцией вылова и производства рыбаков Дальморепродукта. Продавщицы окинули двух забредших мичманов скучающим взглядом и продолжили прерванный было разговор. Петр Иванович подошел к одной:

— Здравствуй, Галочка. Ли-ли-ли. Зи-зи-зи. Все хорошеешь? Ух ты, лапочка! А ну признавайся, было что в завозе за неделю, или нет?

Галочка зарделась, с готовностью показала все тридцать два зуба и в тон ответила, игриво поблескивая подведенными глазками:

— Да ладно, будет врать-то… Хорошеешь… Уже с полмесяца военторговской машины не видели.

Петр Иванович поскучнел, пожелал Галочке крепкого здоровья, хорошего жениха и всяческих удач на трудовом фронте.

Вышли. Направились в сторону сложенных из ящиков базарных рядов. Петр Иванович остановился у первой же старушки. В наполовину заполненном водой эмалированном ведре сиротливо чахло несколько худосочных гвоздик. Бабуля взбодрила бутоны, ловко отщипнула увядший длинный узкий лист, елейно пропела:

— Забирайте сыночки. Последнее, что осталось. С утра здесь маюсь, устала очень.

Клим дернул товарища за рукав, кивнул на соседний ряд. Там ярко пламенели гладиолусы. Петр Иванович поднял брови:

— Какая разница, покупай эти. Хотя нет, постой, на тех цветков больше.

— Вы куда, сыночки? Я сейчас, быстренько.

— В следующий раз, мать. Э, э, э бабка, зачем? Не надо!

Хозяйка гвоздик бросила на обрывок газеты свой товар, решительно выплеснула воду и перевернула ведро вверх дном. Через минуту Клим с сомнением вертел в руках мокрый сверток. Петр Иванович почесал в затылке, крякнул и пробормотал:

— Бабушка, мы хотели гладиолусы. Чего вы, в самом деле.

Та не слушала, целиком была поглощена сдачей с новенькой сиреневой бумажки. Клим взял несколько мятых трешниц и предложил Петрусенко:

— Давай купим те цветы, а эти выбросим. Денег, может быть, хватит.

Тот решительно отсоветовал:

— Не надо. Пойдем отсюда.

На тротуар вышли молча. Постояли. Обернулись, посмотрели назад. Возле торговки гладиолусами стоял молоденький лейтенант, видимо, приценивался. Старший мичман авторитетно заявил Климу, что гладиолусы принято дарить только невестам. Клим вспомнил о совете Коломийцева, но подумал и, решив, что практичный Петрусенко в этих делах должен разбираться лучше комдива, просиял.

Получилось очень даже хорошо, решили они. Гвоздики, конечно, малость того, подкачали, попались не совсем такие, какие хотелось бы, но главное не подарок, а внимание. Пусть.

Видимо главный боцман был прав, потому что когда Борисов пришел домой, Ольга при виде цветов счастливо завопила и повисла у него на шее, а баба Шура тотчас кинулась в комнаты и появилась с хрустальной вазой. Цветы бережно поставили на середину стола. Ольга успела незаметно переодеться в нарядное платье, ей не сиделось на месте, она проворно сновала из кухни в комнату, гремела кастрюльками. Баба Шура нахваливала ее:

— Такой хозяйки я давно не видывала. Молодец, просто молодец.

Когда баба Шура наливала воду в рукомойник, Клим, уже по пояс раздетый крикнул, что их сегодня вечером ждут в гости. Ольга выглянула во двор, удивилась:

— В гости? Зачем? Рано утром ты снова уйдешь неизвестно на сколько дней. Нет, лучше побыть дома. Сейчас поедим, плохо, что ли.