Михаэль Шаранг - Сын батрака

— Но все в твоих руках, — говорили они. — Сначала здесь всем так платят. Придется тебе побегать к десятнику, и не раз. А если ничего не выйдет, то и к инженеру. Многие из нас доходили даже до самого Хольтера из-за повышения зарплаты.

— Это не совсем так, — разъяснил ему Бенда, — не всегда приходится бегать поодиночке. Мы уже и все вместе ходили.

В этот понедельник Франц хотел до начала работы успеть прочитать хотя бы спортивные сообщения и потому быстро прошел через раздевалку к своему шкафчику. На скамейках он заметил множество листовок. Одну он взял. Переодеваясь, прочитал ее, но не знал, что и подумать.

Полторы недели назад, говорилось в ней, тут распространена была другая листовка, якобы с текстом циркуляра строительной корпорации. Однако она оказалась фальшивкой. Это было сделано, чтобы внести смятение в ряды рабочих, а также испортить отношения между коллективом, производственным советом и руководством предприятия.

«Ну и гангстеры», — подумал Франц, удивляясь, какие интриги плетутся в этой фирме. Он находил странным, что никто из товарищей ни словом не обмолвился о фальшивке, и решил расспросить Бенду. Сложил листовку, сунул ее в нагрудный карман, где лежала пачка сигарет, и развернул газету. Но тут раздался гудок, возвестивший начало рабочего дня.

Все направились к дверям. В понедельник утром рабочие всегда бывали преувеличенно вежливы друг с другом. Каждый уступал другому дорогу к выходу. Франц, еще не постигший этого церемониала, таким образом, одним из первых очутился на улице.

— Так ты полагаешь, это гангстеры, — сказал Бенда, указывая ему на ящик с раствором, который надо снять с подъемника. — А разве не более вероятно, что гангстеры те, кто изготовил сегодняшнюю листовку?

— Вот эту? — спросил Франц в изумлении и вытащил из кармана сложенный листок.

— Да, — ответил Бенда.

Франц покачал головой.

— Почему же те, кто обнаружил фальшивку, гангстеры?

Бенда не хотел больше водить Франца за нос и рассказал ему всю историю с этими листовками.

Франца точно пыльным мешком по голове ударили. Впервые после окончания училища он вспомнил Штадлера, своего учителя. Если б он это знал!

Штадлер пропагандировал среди учащихся идею профсоюзов, и сейчас Франц подумал, что Штадлер понятия не имеет о том, какие дела творятся внутри профсоюзов. В действительности же Штадлер прекрасно был знаком с политикой социального партнерства и ее последствиями. Однако основную проблему для Маттерсбурга и его окрестностей он видел в другом, а именно в том, чтобы проторить дорогу профсоюзам к маленьким, патриархально устроенным предприятиям.

— Ты что, в отпуске? — спросил Франца кто-то из рабочих, поскольку он давно уже стоял без дела, уставившись в одну точку.

— И вам на все это наплевать? — изумился Франц.

— Нам совсем не наплевать, — возразил рабочий рядом с ним. — Просто тебе это все в новинку.

— Ладно, — сказал Франц, — но не станешь же ты мне внушать, что тут каждый день такое бывает.

— Видишь ли, Франц, — заметил Бенда, — они все так ловко обстряпали, что сразу и не сообразишь, как им ответить. Они ведь не утверждают, что именно я сфабриковал циркуляр. Они вообще делают вид, будто не знают, кто его размножил. Но затрагивают они меня только косвенно, понимаешь? Они совсем не дураки. Но и мы тоже!

Франц понял.

Только теперь до него дошло, как мужественно вел себя Бенда, размножая циркуляр строительной корпорации, и как мужественны были его товарищи, помогавшие ему. Ну, решил он, теперь и мне дело найдется.

— Я придумаю, что тут можно сделать, — сказал он, — даже если придется всю ночь глаз не сомкнуть.

Товарищи предупредили его, что руководство фирмы только того и ждет, чтобы кто-то из окружения Бенды необдуманным поступком спровоцировал открытую борьбу.

— Знаю, знаю, — надменно заявил Франц, — но ведь надо действовать! Иначе что же получается?

Слыша его столь решительные речи, товарищи не подумали, что он все это говорит лишь под горячую руку, а сочли его разумным и отважным парнем.

На следующий день Франц был угрюм и неразговорчив. Товарищи решили, что он тщетно ломает голову над тем, что можно предпринять в связи с этой бесстыдной листовкой. Но на самом деле Франц о ней и не думал.

— Ну что, опять размышляешь? — подтрунивал один.

— Быстро же улетучился твой воинственный пыл! — подначивал другой.

«Да что они знают!» — думал Франц, делая вид, что не слышит.

Когда Венда через некоторое время спросил, что с ним сегодня, Францу все же пришлось ему кое-что объяснить.

— Всегда одно и то же. Если уж начал сдавать позиции, пиши пропало. Так было, когда я после школы остался у хозяина, вместо того чтобы сразу пойти учиться. И теперь так же, когда я остался в деревне, вместо того чтобы перебраться в Вену.

Из этих слов Бенда, конечно, мало что мог понять, и Франц пояснил, что он имеет в виду. Вначале описал воскресный семейный совет, где его отговорили переезжать в Вену. Рассказал и об участке, на который его родители копили деньги, и о деньгах, которые родители будущей жены хотят дать на постройку дома.

— Что ж тебе еще надо? — спросил Бенда.

— Что мне еще надо? — Франц рассмеялся. — Вчера приезжаю домой и узнаю, что мы получим не ту землю, которую нам обещали, а другую, за деревней, электричество и воду туда надо тянуть черт-те откуда. На одно это уйдет целое состояние. Ухнут все деньги, которые дает отец Эрны. Теперь ты можешь вообразить, что это будет за строительство.

— Если так, — сказал Бенда, — я бы на это не пошел!

— Наоборот, именно теперь! — воскликнул Франц. — Пусть не думают, что им удастся меня удержать от постройки дома.

— То есть? — удивился Бенда. — Я думал, ты не хочешь строиться.

— Знаешь, — проговорил Франц, — теперь… Как бы мне тебе это объяснить… Теперь все обстоит совсем иначе.

Он рассказал Бенде о сделке между Зеппом и доктором. Особенно зол он был на доктора, которого назвал паршивой собакой, ведь он не только хитростью добился этого участка, но еще и звонит по всей деревне, будто бы Франц избил беззащитного подрядчика Хёльблинга и нанес ему тяжкие повреждения. Любого, кто готов его слушать, доктор уверяет, что с Францем сведут счеты еще до суда. Вообще с тех пор, как он ушел от Хёльблинга, многие ему ничего, кроме трудностей, не пророчат, не могут ему простить, что он теперь больше зарабатывает.

— И потому, — закончил он, — я назло им поставлю дом в Сент-Освальде, пусть он им глаза мозолит.

— Я бы не стал этого делать, — сухо произнес Бенда.

Франц ничего не ответил, только отпил несколько глотков пива — от долгих разговоров у него в горле пересохло.

— Ты боишься суда? — спросил его каменщик, работавший слева от него и, по-видимому, уловивший что-то из его разговора с Бендой.