Гюнтер Грасс - Из дневника улитки

Куда их занесет? Какой крестовый поход их увлечет? «Что же мне делать, Франц? Скажи же, Рауль, что?» Просто глотать? Глотать все ту же чепуху.

Потом, в Дельменхорсте, хорошенькая студентка, все больше загораясь, покрываясь пятнами и блестя глазами, многократно называет меня «социал-фашистом». Но мою улитку не оскорбишь. Если ее обгоняют ритмично движущиеся шествия, она своего хода не ускоряет; недавно она обставила демонстрацию протеста со знаменами и транспарантами, попросту датировав ее задним числом.

В марте тридцать третьего, когда марши со штандартами СА и флажками юнгфолька стали в Данциге уже повседневностью, в газете синагогальной общины была опубликована праздничная статья, посвященная пятидесятилетию со дня основания общины. Автор рассказывал о временах до 1883 года, когда в Лангфуре и на Маттенбудене, в селениях Шотланд и Вайнберг, а также в Данциге существовало пять изолированных общин. Лишь настоятелю шотландской общины Густаву Давидсону удалось собрать воедино разрозненную паству и начать строительство Большой синагоги — здания, ужасающим образом вписывающегося в архитектурный стиль Данцига. Но поскольку меньшинство правоверных членов общины сочло новую органную синагогу богохульством, маттенбуденскую синагогу не закрыли. В Цоппоте и Лангфуре тоже построили синагоги: община была богатой и раскололась. Ведь даже тогда, когда данцигские евреи еще пользовались всеобщим уважением, не было недостатка в открытых спорах между крещеными и эмансипированными евреями, между евреями сионистского и немецко-националистического толка. Различия шли по таким признакам: состоятельные и приспосабливающиеся граждане стыдились бедноты, прущей из Галиции, Пинска и Белостока, без стеснения говорящие на идише и, несмотря на всеобщую благотворительность, неприятно резавшей глаз.

После того как в революционной России преследования евреев стали нормой, из Украины и Юго-Восточной Польши до 1925 года выехало через Данциг в Америку около шестидесяти тысяч евреев. В ожидании своих документов эмигранты жили в лагере на Тройле, одном из островов в районе порта, используемом лесоторговлей под лесосклад. Три тысячи евреев, большей частью польского гражданства, остались в Данциге, не подозревая, что с ними станет.

— А Скептик?

— Что со Скептиком?

— У него были братья или сестра?

— А ты его не выдумал?

Даже если и выдумал, он существует. (Одна из историй, которую несколько лет назад рассказал мне Раницкий как собственную, осталась при мне и терпеливо ждет своего часа; ей требуется определенное имя, доказанное происхождение, подвал для будущего убежища.)

И только теперь, дети, Скептик может появиться, заявить о себе, остаться, омрачить настроение, поколебать надежду, оказаться поднадзорным, быть смелым и веселым, теперь может, наконец, пойти речь о Германе Отте.

Единственный сын инженера на Праустской водокачке, родился в 1905 году; точно в срок, в день св. Иоганна, сдал экзамены на аттестат зрелости и с лета 1924 года изучал, скажем, не гидравлику в Данцигской высшей технической школе, а биологию и философию далеко от родительского дома, в Берлине. Только в каникулы можно было увидеть его гуляющим по Ланггассе или направляющимся в дом Шопенгауэра на Хайлигенгайстгассе. Так как ему надо было самому зарабатывать на жизнь — отец, Симон Отт, согласен был оплачивать только изучение гидравлики, — он взялся вести канцелярскую работу в лагере для еврейских эмигрантов на Тройле. Здесь его впервые назвали Скептиком или доктором Скептиком, потому что студент Герман Отт пользовался словом «сомнение» чаще, чем ножом и вилкой. Он помогал лагерному руководству и раввину Роберту Кельтеру, регистрируя поступления и выбытия и подсчитывая ежедневно меняющуюся потребность в продовольствии; между делом он провозглашал сомнение как новую веру. Категорическими «почему», ставящими под вопрос даже погоду и само избранничество народа Израиля, он развлекал своих слушателей — галицийских ремесленников.

(«Ох, чтоб вы мне были здоровы, как же мне получить немецкую визу?» — спрашивает портной из Лемберга. «Я сомневаюсь, — говорит Герман Отт, — чтобы в будущем немецкая виза вам могла пригодиться».)

Эмигрантский лагерь на Тройле был в 1926 году закрыт; кличка «Скептик» осталась, хотя Герман Отт, семья которого — уроженцы прибрежной деревни Мюггенхаль, мог доказать свое строго менонитское происхождение. (Говорят, что бабушка Матильда, урожденная Клаасен, во вдовстве Крефт, Дуве, Никлас и Отт, имеет заслуги в создании системы осушения долины Вислы; однако о деятельных бабушках я уже слишком часто писал.)

Многое оседает в моем дневнике: находки, пригвожденные мгновения, спотыкающиеся фразы, негодующие паузы.

В Клеве, например, где я хотел увидеть места захоронений в ближнем лесу, я записал: остров Маврикий, о котором надо будет рассказать, стал известен благодаря почтовой марке. — Непременно описать Скептика. — Автографы на картонных подставках для пивных кружек. — Беттина, терпеливая с детьми, в последнее время строга со мной, так как ее друг просветил ее насчет политики.

Или в Раукселе, где важно быть истинным кастропцем: когда близнецам в сентябре исполнится двенадцать лет, я не подарю Раулю проигрыватель. — Как выглядел Скептик? Длинный — тощий — сутулый? — Актовый зал гимназии Адальберта Штифтера. — Беттина читает Гегеля в кружке любителей.

Или в Гладбеке: Скептик среднего роста, расположен к полноте. — В зале исследователи общественного мнения, с анкетами, которые спрашивают, как и где меня принимают, в особенности женщины. — Достаточно, если внизу стоит один проигрыватель на всех. — Спуск в рудник «Граф Мольтке». Если в подъемнике мне дарят коробочку нюхательного табака, приходится отрабатывать. Для телевидения надо трижды повторить чихание. В умывальне не вспоминал Скептика. — Рубленое мясо и водка — с членами производственного совета. — Беттина разговаривает со мной только по делу.

Или в Бохольте, где текстильный кризис (по определению Эрхарда — «оздоровительный спад») дает пищу для диспутов: внешность Скептика нельзя домысливать. — Из помещения рабочего союза св. Павла ученики вытащили красные знамена. В цене только серое! — Кроме того, у Беттины есть наш старый проигрыватель, Рауль может брать его на время. Отель называется «Архангел». Кубки стрелковых союзов хранятся за стеклом. Выражение «улиточная вонь». Один из членов производственного совета — католик отводит меня в сторонку. «Не хочу больше! Эти социальные комитеты — сплошной обман! Он вскружил нам головы, этот Катцер…» — говорит он и на глазах становится старым-усталым-изношенным-конченым.