Геннадий Марченко - Выживший

- А как же ваш дед народ мутил? Против царя агитировал?

- В том-то и фокус, что ратовал за отмену дворянского сословия, как изжившего себя. А сам был дворянином, это, получается, против себя же и агитировал.

- Получается, вы ещё и из дворян?

- Пращур мой, слышал ещё от деда, под Петром Великим воевал шведа, знаменосцем был. А сам рекрут из простых землепашцев, но Петр Лексеич его храбрость оценил, дворянским титулом пожаловал и земли выделил под Псковом.

- А в чем храбрость состояла?

- Не дозволил недругу завладеть знаменем полка, в одиночку, с палашом в руках, израненный, отбился от десятка шведов.

- Это действительно серьезно, - согласился я.

- Серьезно, - подтвердил Кузьмич. - Да только лишили моего деда дворянского звания. Для отца и меня-то, может, и к лучшему, потому как после революции с дворянами разговор был короткий.

- Не было бы счастья, да несчастье помогло, - хмыкнул я. - А поселок ваш, наверное, Кослан называется?

- Он самый. Слышал о нем?

- Да просто на карте отмечен, а других населенных пунктов в округе вроде бы как и нет.

- Ну да, это верно, места здесь глухие. Сто верст можно пройти и ни одной живой души не встретить, только зверье непуганое. Ну так оно и хорошо, чужие люди тебя не потревожат. Я тебе сейчас ещё отвара сделаю, пить нужно часто, чтобы хворь быстрее выходила. И поснедать достану, чтобы самому в погреб не лазать, силы тебе беречь надобно.

Так я и остался один в избушке коротать зимний день. Лежал, глядя в светлое пятно оконца, до которого мог дотянуться, не вставая, рукой и, поскольку заняться больше было нечем, размышлял.

Вот лежу я в таежной заимке на топчане под пестрым одеялом, дело идет на поправку, а куковать мне здесь аж до самой весны. Даже до мая, когда, наконец, море не очистится ото льда и не пришвартуются в архангельском порту иностранные суда. И на одном из них, если сильно повезет, мне удастся уплыть из страны, где меня не очень любезно приняли некоторые облеченные властью начальники. А что ждет меня там, на чужбине, где я никому не нужен? Смогу ли я что-то сделать для своей Родины, прежде чем на нее обрушится вся мощь фашисткой Германии? Или затаюсь, забьюсь в самый дальний угол планеты, чтобы там меня не отыскали люди Ежова? А может, никуда не уходить? Думаю, Кузьмич не выгонит меня, если я скажу, что хочу тут остаться. Места, как он говорил, глухие, кто меня здесь найдет? Пережду войну, потом можно будет как-нибудь легализоваться...

Нет, чувствую, не смогу спать спокойно, зная, что из-за моего бездействия будут гибнуть люди, которых я мог бы спасти. Не знаю, каким образом, но мог бы.

Ориентировочно часа в два дня я пожевал вяленой оленины с орехами, затем, чуть подождав, выпил кисло-сладко-горький отвар, который стоял подогретым на 'буржуйке'. Подбросил в печку дровишек и снова улегся на топчан, натянув одеяло до подбородка. Не заметил, как затянула дремота.

Проснулся от звука открываемой двери. Вернулись Кузьмич и Айва. С пояса охотника свешивались ещё пяток освежеванных беличьих шкурок.

- Как самочувствие? - поинтересовался хозяин зимовья с порога, обметая унты веником из связанных пучком прутьев ивы.

- Ломит, а так жить можно. Смотрю, охота была удачной?

- Была бы лучше, не упусти я куницу. Вроде и ветка не хрустнула, даже старался не дышать, когда выцеливал, а она возьми - и сорвись. Только ее и видел... Ну ничего, я место приметил, в другой раз там поохочусь.

- А что за винтовка? Мелкашка небось?

- Она самая, ТОЗ-8, - не без гордости кивнул Кузьмич на свое орудие труда, висевшее на вбитом в стену гвозде. - Белку в глаз бить - самое то. А зрение меня ещё, слава Богу, не подводит.

Охотник занялся приготовлением ужина. На этот раз горячим блюдом была перловая каша с тушенкой - крупу Кузьмич замочил ещё перед уходом.

- Слушайте, Фрол Кузьмич, - сказал я, потягивая травяной чай, в который уже успел влюбиться. - А почему вы мне помогаете? Ведь если бы сдали меня властям, получили бы какое-нибудь вознаграждение. А так, если узнают, что укрывали беглого преступника, вам самому могут срок впаять.

- А потому что человек ты хороший. Я это ещё там, в тайге понял, когда тебя больного нашёл. Плохих людей я чувствую. Да и Айва, - он потрепал загривок льнувшей к нему собаки, - тоже тебя признала, а у нее чутье на людей даже получше моего. И ты это... Прекращай выкать, а то я себя совсем старым чувствую.

- Договорились, - не смог я сдержать улыбки. - Слушай, Кузьмич, а можно в какой-нибудь лохани нагреть воды, чтобы я смог хотя бы протереться влажной тряпкой? А то после хождения по тайге и потения от отвара уже попахивать начал...

- Это можно, - хмыкнул в бороду охотник. - Лохань найдем, а уж снега вокруг навалом, на печке погреем. Да и я заодно обмоюсь, тоже запаршивел порядком.

Этот вечер мы посвятили банным процедурам, насколько это было возможно в таких условиях. С потом и грязью я словно смыл с себя и болезнь, на следующий день почувствовав себя уже вполне бодрым, за исключением лёгкой слабости. Даже рискнул сделать зарядку в технике цигун, немало тем удивив хозяина зимовья, который забился в угол, оттащив туда и стол, чтобы дать мне побольше пространства. Зарядку я закончил медитацией.

- Что ж это за упражнения такие? - поинтересовался он.

- Восточные практики, - не подумав, брякнул я. - Индия и Китай, там всё это и зародилось.

- Ты что ж, и в Индии с Китаем бывал?

- Э-э... Да нет, это мне показал один моряк, который в Южном Китае жил почти год и научился у местных монахов.

- Гляди ты, - покачал головой Кузьмич.

После занятий энергия меня переполняла, и я попросил хозяина придумать мне какое-нибудь занятие.

- Чем же тебя занять-то, - задумчиво почесал тот пятерней в своей шевелюре. - Даже и не знаю. Шкурки обрабатывать ты не умеешь, а боле и делов-то нет. Может, книжку тебе дать почитать? Завалялась тут у меня одна, я ее в детстве ещё почитывал от скуки.

Книжка называлась 'Сказанİе о венчанİи Русскихъ царей и императоровъ' за авторством некоего П. П. Пятницкого. Издана она была в приснопамятном 1896 году и изобиловала старорежимной орфографией. Однако, несмотря на яти и прочие пережитки, читалась легко, и я сам не заметил, как углубился в тонкости царских порядков.

Тем временем Фрол Кузьмич занялся приготовлением обеда, и запах неизменной каши с мясом вызвал в моей ротовой полости обильнее слюноотделение. Аппетит у меня после болезни и лагерной баланды тоже прорезался будь здоров, Кузьмич крупы и тушенки не жалел, равно как и других припасов, и я уже начал опасаться, как бы продовольственные запасы моими усилиями преждевременно не истощились. Но охотник на мои высказанные вслух опасения только махнул рукой, мол, по твою душу хватит, а кончится - к марту он на санях из посёлка привезет ещё припасов.