Пол Теру - Чикагская петля

— Да так было проще.

Этого было почти достаточно, чтобы успокоить ее. Он обошел машину и открыл ей дверь, физически ощущая Евин страх. Освободив место, Паркер не только не дотронулся, но даже не заглянул ей в глаза.

— Я и не думала, что у тебя такая машина.

— Люди видят БМВ и тут же начинают восхищаться, не замечая даже, что ему уже шесть лет.

— Правильно, ведь этому от силы два.

— Ты продаешь их? — сострил Паркер. Он был приятно удивлен, потому что женщины вообще ничего не понимают в машинах. Они даже не способны запомнить модель и год выпуска. Все, что им нужно, — это модный дизайн и чтобы заводилась с пол-оборота.

— Такие часто угоняют, — отметила Ева.

— Кто?

— Панки. Бритоголовые.

— Откуда ты знаешь?

— Я же не совсем дура. У меня есть глаза.

Паркер усадил ее в машину, а затем сам сел за руль.

Он вставил ключ в зажигание, но не повернул его. Он сидел сбоку от Евы и смотрел ей в глаза, первый раз за сегодняшнюю встречу.

— Будь осторожна! Ты и не представляешь, что тебе грозит, — сказал он.

Ева медленно повернулась, словно «переваривая» его слова, и снова ее страх заполнил все пространство машины.

— Таких женщин, как ты, часто обижают.

Ева не сделала никакого видимого движения, но Паркер все же почувствовал, что она вздрогнула. Она напряглась, и это было заметно даже под слоем ее одежды.

— Я думала, что мы куда-нибудь сходим, — протянула она.

Эти глаза: они бегали влево-вправо, когда она рассматривала свое отражение в окнах и боковых зеркалах. Все ее тело сморщилось и сжалось в комок — она сидела почти полностью в тени, и это был не свет, не движение, а скорее сгущающаяся тень и чуть слышный шорох ее скрещенных ног.

— Не сейчас, дорогая.

Это нежное слово было похоже на ужасающий блеск лезвия и подействовало на нее именно так. Паркер слышал, как у нее перехватило дыхание.

— У меня дела сегодня вечером, — робко ответила она.

Прежде чем она сложила руки и вжалась в сидение, Ева посмотрела через заднее стекло на залитую бензином рампу седьмого уровня и переход на шестой уровень. Туда же посмотрел Паркер. Было тихо и темно. Словно они сидели в подземелье: ничего кроме липкого мрака.

— Дела подождут, — он не добавил «дорогая» — Ева и так уже дрожала как осиновый лист. — Мне надо поговорить с тобой.

Она прошептала:

— Ты говоришь со мной так, как будто давно знаешь меня.

И она улыбнулась абсурдности этой мысли.

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

Это стало последней каплей. Она схватилась за ручку двери и попыталась открыть ее. Но дверь не подалась. Должного щелчка не последовало.

— Центральная система затвора, — сказал Паркер прямо ей в лицо.

— Я ищу кнопку, чтобы открыть окно, — пролепетала Ева, — очень душно.

Она солгала. Она хотела открыть дверь, и Паркер это знал. Но она была права: послеполуденная жара усилилась в закрытом пространстве салона машины и лежала над ними душащей влажной простыней.

Казалось, что именно из-за этого Ева перешла на шепот:

— Потому что я женщина? И ты полагаешь, что разбираешься в женщинах? Брехня!

Паркер начал потеть и наслаждался тем, как капли пота медленно стекают по его лицу, а его мокрая рубашка словно приклеилась к его телу.

— За все время, что знаю тебя, я выпила с тобой десять коктейлей.

В ее словах был вызов, но осторожный. Словно она просто призывала его быть благоразумным. Он чувствовал, что она очень напугана.

Паркер видел, что макияж четко повторял овал ее лица.

— Поехали отсюда, — попросила Ева.

— К тебе? — уточнил он.

— Нет, этого я не говорила.

Это прозвучало как упрек, но Паркера это только раззадорило, словно он понял, что она все-таки еще способна трезво мыслить.

— Так о чем ты хотел поговорить? — нетерпеливо спросила она.

И в это мгновение он вспомнил. Паркер ждал, пока она переспросит, и, помолчав еще немного, начал говорить низким голосом, иногда срываясь на шепот:

— Когда мы жили на северо-западе, я был в религиозной общине. Каждую субботу один из братьев приводил к себе девушку, и каждый раз он получал, что хотел. Девушка выходила от него с таким видом, будто простояла смену у доменной печи. Он никогда не получал отказа. В чем его секрет?

Паркер сделал паузу и, убедившись, что Ева слушает его, продолжал:

— Однажды мы спрятали у него под кроватью магнитофон. Мы включили его, и он записал все, что происходило в комнате с того момента, как он вошел в нее, и до того, как он из нее вышел. После того, как они ушли, мы прослушали эту пленку и были в глубоком шоке! Мы слышали, как он и девушка вошли в комнату. И он сразу приказал ей раздеться. «Иначе я исполосую тебе лицо так…»

Он не отрываясь смотрел на тени на лице Евы.

— Мы слышали удар, и вот он уже на ней. Она и пикнуть не успела. Мы слышали только скрип кровати и всхлипывания. Эти дурацкие пружины и это монотонное уинк-уинк-уинк… Потом тишина, женский плач и жалкие попытки сопротивления — и мы снова догадались, что происходит…

Он снова сделал паузу, но Ева молчала.

— Брат привязал ее, — устрашающе прошипел Паркер. — И очень крепко.

Он придвинулся к ней и обнял ее, словно утешая. А другая его рука лежала у нее на коленях до тех пор, пока она не сжала ноги, как ножницы, и не отпрянула от него в ужасе и диком напряжении.

— Вот о таких типах я и говорю, — сказал Паркер.

Ева тяжело сглотнула.

— Это насилие! — сказала она. — Это тяжкое преступление! Я бы за такое убивала! Жуткая история.

Паркер убрал руки. Тени по-прежнему скрывали от него Евино лицо. Она не двигалась. Но ему было теперь холодно от рубашки, мокрой на спине, а кожу на лице стянуло.

— Я думаю, с тобой все будет в порядке, — сказал он и почувствовал облегчение, словно тоже был спасен. — Ну что, поехали? Ну, улыбнись!

Ее личико было точеным и очень миленьким, а меланхолическое выражение лица только придавало ему благородства. Она просто посмотрела на него и медленно облизала губы. Когда машина тронулась с места, она расслабилась.

— Я бы выпила кофе!

— В нем марганец, — не преминул заметить Паркер, — он пойдет тебе на пользу.

Паркер постоянно спрашивал себя: что же изменилось? Ведь последние несколько дней он чувствовал себя намного лучше: просыпался отдохнувшим, готовым к новым свершениям, словно искупавшись в святом источнике. Этим святым источником был сон. Это была своего рода смерть. Паркеру ничего не снилось, а если и снилось, то он ничего не помнил. Это было так непривычно, ведь он всегда любил спать именно потому, что ему снились сны.

Он стал проще и осознавал это. Свобода от сексуального желания — эту потребность словно выжгли в нем, искоренили, как сорняк, и там, где раньше колыхались тени, теперь сиял ослепительный свет. Этот свет давал ему сейчас возможность видеть истину. В тот день он даже не притронулся к Еве, разве только когда утешал. Это было приятное ощущение: его глаза не наливались кровью. Он чувствовал триумф, восхищаясь женщиной и не испытывая к ней физического влечения.