Ксений Белорусов - Конечная Остановка

«Скорый хапун и в Американку! Уважают, знать, наркодилера и террориста… Есть-есть на сраке шерсть…»

В Американке приняли Евгена чин чинарем, правильно, по понятиям. С прибытием в душ препроводили по прошествии дотошного шмона. Вечерком после ужина пальчики откатали для тюремного архива. Сфоткали для следственного дела наутро. В одиночке карантина ради держали всего-то двое суток. В среду направили на подселение в двухместную камеру. Чтобы оба сокамерника не скучали, не тосковали, видать.

Чувство черного юмора у Евгена как есть прорезалось на допросе в прокуратуре. С той поры расставаться с ним он не помышляет. Какая тебе грусть-печаль после полуторачасового благополучного свиданьица-свиданки по-свойски с адвокатом Левой Шабревичем?

Удивительное дело! Он, Евген Печанский, таки вот чалится в Американке, в крытке, так сказать. Две серьезнейшие статьи ему шьют. Но чудится, будто вошел он не в тюрягу, а в самый что ни на есть удачный режим наибольшего благоприятствия.

Совершенно другой случай, следовало бы учесть, его новый скучный сожитель по камере. Нехотя поднялся со шконки, когда двое надзирателей пришкандыбали, приконвоировали ему сокамерника на новенького. Доложил тускло им о себе, как единый дежурный по камере. Сквозь зубы назвал сипло, глухо свою фамилию подследственного Ломцевича-Скибки. Снова улегся. Безучастно отвернулся к облупившейся серо-голубоватой краске и к трещинам на штукатурке в стене.

В камере жара, а тот в домашнее одеяло заворачивается, кутается, меланхолик тоскливый.

«Нехорошо это, неправильно, не в понятиях. К тому же этот меланхолический корешок-то не только мне знаком. Если покамест не воочию, то заочно. По многим интернет-публикациям вводная политинформация получена. Давно и недавно.

Надо сходиться покороче, живьем со известным политзеком Вовчиком Ломцевичем. Он же независимый журналист-аналитик Олег Инодумцев и штатный корреспондент пропрезидентского официоза Дмитрий Дымкин. Един в двух лицах, скажем. Нет, даже в трех. Коль одновременно крупный наркоделец. Кокаиновый король, оппозиционная мафия, как подвывают следствию желтые и полугосударственные СМИ. Есть, кстати, за что. Полкило элитного марафета с собой таскать ― это вам не фунт изюма.

Статья у него, конечно, народная: три-два-восемь. Однак масштаб и размах в шерсть как далеки от наших торчков и толкачей наркоты по клубам и ночным дискотекам.

Вот это подстава! Ажно завидки берут выставленного на ту же статью нейкого маленького наркодельца Печанского!

Хотя выбраться отсюда на волю гражданину Ломцевичу-Скибке як-неяк легчей, чем гражданину Печанскому. Чем мы хлопчука порадуем. Но не сегодня, а завтра, на прогулке».

Времени на все про все и подавно хоть продавай. Бог весть, сколько им здесь вместе припухать. Либо о том ведомо начальнику гебешной крытки, может, тому лошастому следаку-важняку из Генпрокуратуры.

«Кто-никто на земле или на небесах распорядился поместить двух подследственных в одну камеру Љ 3 почти над входом в нашу хорошую Американку».

Евген распаковал без лишних слов зековский кешер ― как и водится: сине-красный, клетчато-полосатый. Переоделся не торопясь из джинсов и кроссовок в сланцы, белую футболку и шорты. «Спасибо Леве, с кешером для крытки по полной провернулся».

Пора и за напарника браться.

― Приветанне, кокаиновы мафиозо! ― обратился Евген к бессловесному телу сокамерника. И слова-то он отыскал правильные, белорусские. ― Новинки белорусской политики с воли услыхать не желаешь, брате? Трехдневной давности, скажем. Но тебе, хлопче, сгодятся, коли ты по моим данным скоро месяц тут-ка в Американке зависаешь.

Можешь звать меня Евген. По батьке Вадимович. Захапали по той же статье три-два-восемь, что у тебя.

А ты Вовчик, насколько мне известно?

― Лучше Змитер, ― аутичный сокамерник проявил кое-какой слабый интерес к потенциальному собеседнику. Затем и лицом к нему с горестным вздохом повернулся, когда тот вдруг умолк, выдерживая паузу, набрасывая несколько многообещающих предложений в блокноте.

Лежачий сокамерник прочитал, что ему предложено, моментально оживился, вскочил со шконки, заулыбался, руку протянул для пожатия. Выдохнул облегченно:

― Думал, мне опять бесписьменного стукача-колхозника суют. Достали, суки!

Мафиозо пошел к своим мафиози, не так ли?

На умный, толково заданный разделительный вопрос Евген ответил привычной такой присказкой. Он помнил, от кого заимствовал:

― Центр далек от эпицентра, будьте благонадежны.

― Исподволь не есть исподтишка, из-под полы или из подполья, ― подхватил игру в знакомые слова Змитер. И сей момент произвел вбрасывание:

― Корсаж не корсет?

― А колор не колер, ― взял подачу Евген, немедля спросив, ― что же держит предержащий, коли он не при власти?

Абсурдный, казалось, ответ Змитера лишь подтвердил уверенность Евгена в благонадежности собеседника:

― Дед Мороз не Санта-Клаус!

― Конь не кобыла!!! ― грянул Евген.

В том же уверен и сокамерник, если вдруг без удержу, заразительно расхохотался, повалившись на шконку. Евген усмехнулся и сам помимо воли громко рассмеялся, когда Змитер сумел его спросить:

― Удобрить не сдобрить?

Минуту-другую они оба никак не могли удержаться от смеха и над собой, и над судьбой, вдруг сталкивающей ранее незнакомых умников-разумников вроде в самом неподходящем для них месте. Да еще имеющих однозначно общее интеллектуальное знакомство там на воле, вдали за решетками и за стенами этой старой гебешной тюряги.

Давиться хохотом они прекратили, когда их вернул к ближней тюремной реальности надзиратель, недоуменно отворивший оконце-кормушку в двери камеры.

― Вы чё тут, беспредельщики? ― озадаченно вопросила из кормушки дебелая вертухайская харя прапорщика в зеленом кителе.

Разумный ответ Евгена харю и китель удовлетворили.

― Смешной анекдот вспомнили, старшой.

― А-а, бывает, ― с большой охотой согласился прапор. Меньше всего ему хотелось успокаивать двух психов, к тому же далеко не из простых зеков. Але таких здесь много.

― Ужин скоро, свеклу дают ― сообщил он, дабы соблюсти начальственную важность старшего помощника начальника дежурной смены надзирателей. Дескать, проверил, насколько исправно открывается и закрывается кормушка. Заодно кипятильник, который хранят отдельно от зеков на полочке за занавеской в тюремном коридоре, отдал в камеру на полчаса раньше положенного по распорядку.

― Давай второй кипятильник, у меня он мощнее, ― потребовал Евген.

― Не положено, ― прикрыл кормушку вертухай. Хватит-де одного послабления режима.