Эммануэль Каррэр - Филип Дик: Я жив, это вы умерли

Однажды ночью, сидя на кухне и поглядывая в сторону радиопремника, который Тесса вынула из раковины, Фил заметил ошибку в своих расчетах. Таблетки содержали по пятьсот, а не по сто милиграммов витамина С, как он считал. То есть он принимал в пять раз больше, чем было нужно. Он быстро прикинул, что в течение недели принимал по семь граммов сверх нормы в день, не считая других витаминов. Его организм был пресыщен. Дик вернулся в спальню несколько обеспокоенным. Вотивные свечи горели на этажерке перед филиппинской Мадонной. Тесса спала на своей половине, уж не знаю, в сорочке или без, Кристофер — в колыбели под пологом, а кот Пинки на диване в гостиной. Были слышны только их дыхание, гудение холодильника и далекий шум машин, проезжающих по автостраде.

Внезапно разноцветные пятна начали метаться по стене. Быстро, еще быстрее, как будто под действием центробежной силы, устремляясь наружу. «Они достигают края», — думал Дик, и мысль об этом крае пугала его. Мир вывернулся, как перчатка. Лежа неподвижно в своей кровати, Дик шел вперед по коридору света, который постоянно открывался перед ним. Он углублялся, падал, погружался со скоростью света. Ему казалось, что это походит на конец кинофильма «Одиссея 2001 года», когда космонавт покидает Солнечную систему.

Затем пятна стали принимать определенные формы, которые с огромной скоростью следовали друг за другом, менялись местами, трансформировались. Они стали напоминать абстрактную живопись. В течение нескольких секунд Фил увидел около сотни картин Пола Кли. Затем он опознал Кандинского, Пикассо. Так продолжалось несколько часов. Десятки тысяч картин для каждого из представленных художников, гораздо больше, чем они написали на самом деле, и даже больше, чем они могли бы написать, если бы жили несколько веков. Полотна быстро сменяли друг друга, но при этом каждое успевало поразить его разум, запечатлеть в его мозгу свое совершенство. Дик сроду не был эстетом и всегда жаловался на то, что у него отвратительный вкус. В первый раз сейчас он постиг бурную и неуловимую красоту форм, глядя на пылающий костер. Он хотел бы наслаждаться этим чувством без задней мысли, вообще ни о чем не думая, но именно на это он и не был способен. В его душе не было места для радости, только для смысла, и вот он уже пытался найти его в своих видениях. Дик хотел бы, чтобы в его сетчатке имелась камера, чтобы осталась память об этой удивительной коллекции и ее можно было бы исследовать. Ему было недостаточно просто видеть ее, ему нужно было знать, откуда эта коллекция появилась, что она означает. Потому что она должна была что-то означать. Это визуальное наслаждение не могло быть беспричинным, случайным; под видом абстрактных картин, мелькающих у него перед глазами, в него закладывали некую информацию, природу которой он не знал.

Чуть позже проснулся Кристофер, и Тесса, ворча, поплелась на кухню, чтобы приготовить для сына смесь. Дик продолжал лежать, погруженный в остатки ночной оргии. Разноцветные хлопья двигались все медленнее и становились бледнее, а затем исчезли. Фил бодро встал с ощущением того, что он изменился.

Это изменение не коснулось его стремления строить предположения, которое в последующие дни развернулось в полную силу.

В принципе это всегда был один и тот же вопрос: исходили ли послания, которые он получил, от него самого или же от некоей внешней инстанции?

С точки зрения материалистической гипотезы замкнутого круга, не было причин искать слишком далеко. Тем не менее Дик внимательно перечитал статью, касающуюся витаминной диеты, изучил этикетки на флаконах, пролистал медицинский справочник, вечный спутник ипохондрика, и вывел теорию, просто сияющую научным правдоподобием. Кислотность витаминов вызвала в его мозгу резкое понижение гаммааминомасляной кислоты, также называемой жидкостью ГАМК. Надлежащий уровень этой жидкости подавлял, по-видимому, некоторые структуры центральной нервной системы, те самые, что заставляют видеть розовых слонов или выстроенные в цепочку работы Кандинского. Жидкость ГАМК является антиподом ЛСД, и когда ее не хватает, начинаются фантастические видения. Дик удовлетворился этим объяснением: примерно так же человеку, который не силен в технике, в случае, если машина начинает издавать непонятные звуки, вполне достаточно фразы «должно быть, не в порядке зажигание».

Однако параллельное расследование заставило его глянуть на работы Кандинского и Кли, книгу о которых он попросил Тессу взять в библиотеке. В результате Дик выяснил, что масса полотен этих художников находятся в Русском музее в Ленинграде. Эта информация пробудила в нем одно воспоминание. Кто-то говорил ему, еще за несколько лет до этого происшествия, об опытах, проводимых советскими учеными в области телепатической связи. Возможно, он стал объектом подобного эксперимента, состоявшего в том, чтобы заснять абстрактную живопись, хранившуюся в ленинградском музее, а затем на огромной скорости забрасывать ею нейроны некоего обитателя Фуллертона, что в Калифорнии.

Допустим, но зачем это понадобилось русским? И почему выбрали именно его, Фила Дика, а не кого-либо другого? Случайность, или на это есть причины? И почему полотна абстракционистов? Снова случайность, картины выбраны произвольно, просто, чтобы испытать медиума, или же в этом был какой-то смысл?

Откровенно говоря, Филип Дик даже не сомневался, что именно он был мишенью. Он прекрасно осознавал, что отличается излишней подозрительностью, пытаясь найти скрытый смысл, скажем, в том, что продавец пылесосов позвонил в дверь в тот же день, что и свидетель Иеговы, однако факты есть факты. И принцип сохранения энергии, лежащий в основе любого научного объяснения, не позволял предположить, что если на протяжении трех недель с ним связались сначала тайные христиане, борющиеся против Империи, а затем советские телепаты, то между этими двумя событиями не было никакой связи. Оставалось найти эту связь.

Советские ученые, изучавшие телепатию, а не входили ли они в число заговорщиков? Казалось более логичным представить, что они состоят на службе у Империи, чьим самым откровенным, если не самым изощренным, воплощением являлся Советский Союз. Но не стоило забывать о диссидентах; да, не исключено, что с ним, рискуя собственной жизнью, пытались связаться ученые-диссиденты. Может быть, скорее следовало рассмотреть гипотезу, согласно которой советские ученые, вовсе не диссиденты, а напротив, верные слуги Империи, перехватили послание, которое пытались отправить ему тайные христиане, и стремились заглушить информацию. В те времена, когда Дик жил на Гасиенда-уэй, один из наркоманов, ныне покойный, специализировался на следующей шутке: когда кто-нибудь хотел позвонить по телефону, он проговаривал вслух высоким голосом и достаточно быстро другие цифры, какие придут в голову, вследствие чего было совершенно невозможно набрать нужный номер. Если русские проделывают с ним подобный фокус, послание христиан должно просто забить частоту, так что его содержание является совершенно случайным и не имеет смысла. Но не следовало спешить с выводами. Тот факт, что послание сбивает его с толку, еще не доказывает, что оно бессмысленно, что это не то правильное послание, которое Дику хотели передать его невидимые друзья. На самом деле существует вероятность того, что это послание адресовано не его сознанию, а направлено непосредственно в какую-нибудь подкорковую зону, более скрытую и более надежную. И, несмотря на все рассуждения, ничто не могло поколебать уверенности Фила в том, что накопленные внутри него и без его ведома сведения начинают информировать его нервную систему и изменять ее. Возможно, это делается для его же блага и, в любом случае, для того, чтобы восторжествовал свет.