Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Типичный пример наших изысканий в данном направлении — это наброски в тетради по физике (видимо, теперь уже в десятом классе, раз там присутствует «Галчонок»). «Поэма», с позволения сказать, так и называется: «Сюрреализм в поэзии». И вот что в ней творилось (перепечатываю, не исправляя):

Да, да! Согласен! Полное Говно! Покуль даже читать бы не стал! Но — не стоит давать рецензии школьнику из восьмидесятого года. Чем нас пичкали, то мы и писали. Хотя наш кругозор был совсем не узкий — это заметно даже в этом шуточном, предназначенном только для посвященных, наборе рифм. Ведь, откуда не возьмись, появляется и такое:

Кроме «Литературной газеты», которую выписывали мои родственники, были ещё и журналы «Химия и жизнь» и «Наука и жизнь» («Охота и охотничье хозяйство», разумеется, тоже были, но к творчеству они имели косвенное отношение). В этих журналах новшества науки и техники нам особенно были интересны, потому что они, как правило, меньше всего забивались политикой, и, умея читать между строк, можно было черпать «потустороннюю» информацию. Согласитесь, что это немало! А дух саботажа, провокации и нетерпимости окружающего мира так характерны для Хиппи, так характерны и для подростков, познающих мир, так характерны для ребят нашего класса. «Чем хуже — тем лучше!» — говорили мы сами себе и шокировали своими выходками учителей и других лживых взрослых. Но!

Тренировка есть тренировка. Физическая ли, поэтическая ли — смешай их, и наряду со стишкам на потеху приятелям, проскользнут строки, в которых неоднозначно прочтутся серьезные пожелания настоящим друзьям. Хорошие строки — так я считаю. Пусть им далеко до настоящих стихов, зато лживыми их не назовешь, и сопли в них отсутствуют. А то каждый вечер по телеку песенка давит на мозги про «ёжика с дырочкой в правом боку». (А ведь баба-то с мужиком уже взрослые! — неужели это их самовыражение по жизни?!)

В том же десятом классе, на второй день после Нового года, мой друг получает письмо (снова, не исправляя):

«Моему другу, Вовуне!

И подпись в соответствующем стиле, чтобы не казаться назойливым.

P.S.: «У меня сегодня лирическое настроение — видимо, с пахмару не отошел. Но ты в это перед сном вникни».

Вот, пожалуй, и всё, что я хотел поведать по этому поводу.

Вовунькин отец Анатолий Владимирович, случайно встретил меня у своего подъезда и сказал:

— Подымимся к нам.

Дома никого не было.

— Проходи, — сказал он, пока сам пошел в свою комнату, положить толстый кожаный портфель и переодеться в домашнее.

Выйдя из комнаты, он поставил чайник и предложил мне сесть на кухне за стол. Я сел.

— Сколько матери дали?

— Семь с половиной.

— Много! — задумчиво произнес он. — Что делать думаешь?

— Жить, — первое, что пришло в голову, ответил я.

— Правильно, — подтвердил он. — А на что?

Вопрос, разумеется, интересный. Как объяснить взрослым людям, которые честно проживают жизнь, на что живет подросток, у которого мать в тюрьме, отчим выгнал из дому, а закон не позволяет работать по несовершеннолетию? Разве мог я ему сказать, что мне с одной зоны присылают «Попугаев», чеканки (никому не нужные), ещё какую-то «кустарку», которые можно, якобы, продать, а с другой зоны присылают деньги за чай и водку. Плиточный чай стоил в магазине 97 копеек, на зоне он отлетал за 3 рубля, а по праздникам — за пять. Водка, стоимостью четыре двенадцать, уходила за червонец, по праздникам — за двадцать пять. Канал доставки и перевода материального в денежные знаки уже был поставлен — я не нуждался особо в деньгах. На мне были дорогие шмотки, и кое-что хрустело в карманах. Но как это объяснить уважаемому человеку? Но я взял и объяснил, как есть. Чего я буду ему мозги-то компостировать.

— Что у тебя по русскому? — после паузы спросил Анатолий Владимирович.